Вениамин Каверин - Письменный стол

Из суеверия я не должна была бы Вам этого писать, но я ведь целый год не беседовала с Вами!

Все члены моего семейства Вас поздравляют, шлют самые добрые пожелания и оч. кланяются.

С самыми сердечными и душевными чувствами к Вам, Лидия Николаевна и Вениамин Александрович, — неизменно Ваша

Ксения Стравинская.

26.11. 76

Милый, дорогой Вениамин Александрович!

С чего начать — благодарить или просить прощения? Начну все–таки с первого. Огромное Вам спасибо за Вашу книгу [18] «Освещенные окна». с добрыми, чудными словами и за январское письмо (ответ на моё), которое меня так разволновало. Вы, наверное, не представляете себе, как мне бесконечно дорого Ваше отношение ко мне и всем моим! И не понять мне, за что, чем я заслужила всё это. Видимо, иногда отношения людей друг к другу просто не поддаются объяснению. Вот так как–то почему–то вышло, что жизнь подбросила мне ещё кусочек радости.

Получив Ваш чудесный подарок уже 2 недели назад, я ужасно провинилась, что сразу же, как хотелось, не поблагодарила Вас. Объясняется это тем, что с начала года я жила но русской поговорке: «нос вытащншь — хвост увязнет». Т. е. вытащив нос, я добивала свою работу, сначала сама, а потом с редактором. Неделю назад рукопись, со вступительной статьёй редактора, ушла в издательство. Трудность у меня в том, что не только нос, но и живот не должен увязнуть, т. е. живот всей семьи, в том числе трёх мужчин. Дочь очень часто уезжает, сильно занята на службе (она уже теперь старший научный сотрудник). Словом, хозяйство пожирает у меня процентов 70 времени. Нынче, освободив нос, собиралась вытащить хвост (совершенно запущенные домашние дела, корреспонденцию и пр. пр.), но — загрипповала. Сегодня мне уже лучше, и я сразу села за это письмо. Простите великодушно мою неучтивость!

Вы пишете, Вениамин Александрович, о моём жизнелюбии. Его у меня действительно всегда хватало, но моя жизнь, содержащая больше напряжённого труда, лишений и всяческих переживаний (как, впрочем, почти у всех), чем интересных и ярких впечатлений, — на старости лет стала совсем не стандартной. Все мои сверстники уже перешли на стариковско–пенсионный образ жизни, слегка подсвеченный выходами в филармонию или музей и пригородной дачей летом. А у меня теперь, когда уже совсем не те силы, не то здоровье, я оказалась как–то «втянутой» в круговорот совсем иной жизни, и виноват в этом далеко пе один только Иг. Стравинский. Я не ищу работы, она меня сама настигает в виде самых разных лиц из самых разных городов и наших, и зарубежных. Всем им я должна, конечно, помочь — музейным работникам, разным «ведам», авторам и ещё кому–то. А писать меня просто принудили — и статьи, и вот эту книжицу. Появились далёкие путешествия, к которым готовишься — читаешь, конспектируешь. И ещё задумала я очень интересные работы. Планов много, нужны годы их осуществить, но никогда не оставляет досадная мысль — не успею.

Не письмо, а чуть не жалоба какая–то! Пока все хорошо, — перечитываю Ваши «Окна» и охочусь за третьим № «Звезды» (по радио сообщили, что там продолжение). Да ещё будут Ваши 2 книги в этом году — не пропустить бы… Как хорошо, что наконец приличный тираж «Окон». С особым чувством перечитываю Ваши воспоминания, которые меня волнуют вдвойне, если не втройне.

В сентябре мы собираемся опять в Югославию, — оформляем документы. Александр Александр, озабочен получением новых лавсановых парусов, которые шьют в Таллине. Трудится на службе. Внук с увлечением впитывает медицинские знания, поп–музыку, участвует в самодеятельности.

Ужасно хочется в Москву, чтобы встретиться в Переделкине с «алхимиком [19] Мое прозвище в «Серапионовых братьях». , очарованным на всю жизнь русской литературой». Сколько к нему вопросов, сколько советов хочется получить, поговорить, узнать. Я все–таки приеду, не знаю когда, но приеду, — уж очень хочется.

Грустно, что, бывая в Ленинграде, Вы всегда так загружены.

С самыми душевными и сердечными чувствами к Вам и Лидии Николаевне

Ваша Ксения Стравинская

От Ал. Ал. и всех моих — низкие поклоны,

10. IV. 77

Милого Вениамина Александровича, высокочтимого, душевно очень дорогого, от всего сердца поздравляю с кругленьким юбилеем и вовсю желаю, чтобы доброе здоровье, силы — и душевные, и телесные — ещё долго давали Вам творческие стимулы, а нам всем — возможность читать Вас, видеть Вас (хоть и не всем, кто бы хотел).

Нынче получилась нелепейшая вещь: я не поздравила Вас и Лидию Николаевну с Новым годом, что делала неукоснительно с начала нашего знакомства в 1969 г. Может быть, Вы уже думали, что я померла или, что ещё хуже, — пе думаю больше о Вас. Наоборот — в январе, достав наконец в библиотеке 3 и 4 номера «Звезды», перечла полученные от Вас I и II части «Освещенных окон» и III в «Звездах».

Много есть хороших книг, читать которые — радость. Но читая Вас, Ваши «Окна», испытываешь совершенно особое чувство — ты входишь в этот мир или этот мир проникает в твоё душевное нутро — бог его знает. Словом, когда приходилось оторваться от чтения и заняться другими делами, ниточка общения не прекращалась. Надолго завладели мною «Окна». Я много беседовала с Вами, выписывала вопросы и выдержки. Сколько хочется спросить, узнать, высказать. С какой радостью читала о прелестной девушке Лидии Николаевне, входившей в Вашу жизнь. Кончив II часть, стало очень грустно, словно уехал надолго близкий, нужный тебе друг.

Только не считайте меня сентиментальной! (Хотя эти чувства — искренние изъявления, присущие моему поколению, — для внука и его сверстников, видимо, все же сентиментальны.)

Несмотря на мой весомый возраст, всяческие обязанности, дела, как свои, так и пе свои, сильно меня загружают. В декабре на меня навалилась куча дел, и я, как буксующая в песках машина, не могла продвинуться к финишу, вот поэтому самые нужные, письма — самые, самые — не были написаны. 30 декабря на меня насел грипп и третировал в 4 захода весь январь.

Сентябрь минувшего года мы опять с мужем чудесно провели в Югославии. По дороге (и туда, и обратно) наш поезд, переформировываясь, стоял 5 часов в Будапеште, и мы все это время проездили, пробродили. По Пешту — такому габсбургскому, и Вуде с интересным старым городом и собором наверху.

Загреб показался нам уже знакомым, там мы провели у нашего Кирилла 4 дня. Ездили с ним на целый день в горы, на Плитвицкие озёра, — место изумительное, сугубо романтическое. Десятки горных озёр в разных уровнях, переливающиеся водопады одно в другое. Много часов мы бродили по тропинкам, пролегающим по горным склонам иногда вдоль озёр, иногда под потоками водопадов.

Потом — Сплит, уже тоже знакомый с 73–го года, дворец Диоклетиана, и — 18 дней на острове Брач, где нас поджидали приехавшие ранее из Советского Союза моя кузина с мужем. Безмятежная, лёгкая, почти бездумная жизнь у сине–зелёного моря, купанье, прогулки.