Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Умерла от рака, в забвении и одиночестве. На календаре был декабрь 1981 г.

307. Фрунзенская наб., 50(с.), — Ж. — с 1950 по 1988 г. — поэт, прозаик и мемуарист Сергей Иванович Малашкин. Здесь ему не хватило трех недель до 100-летнего юбилея. Старейший писатель Советского Союза. Удивительно!

Жизнь его была довольно причудливой. Родом из батраков, он с 16 лет мыл в Москве молочные бутылки в магазинах Чичкина. Разумеется, «пошел в революцию», в 1905-м вступил в партию. А уже в 1914-м, учась в Народном университете Шанявского, познакомился с Есениным и выпустил первую книгу стихов «Мускулы». Потом перейдет на прозу и напишет, может, самый знаменитый роман свой «Луна с правой стороны» (1926), который переиздадут восемь раз. Книгу о «моральном разложении комсомольцев» и «отчуждении руководящего партийного слоя от народа и идеалов революции». Такое тогда не прощали, и он наверняка сгинул бы в лагерях, если бы не его давняя и на всю жизнь дружба с 1919 г. с Вячеславом Молотовым, ставшим вторым, после Сталина, человеком в государстве. Признаюсь, со жгучим интересом читал их разговоры, записанные когда-то поэтом Феликсом Чуевым.

Вот они вспоминают Твардовского. Малашкин: «Твардовского избаловали, что он выдающийся». Молотов: «Все-таки поэт он, конечно, не рядовой. Но гнилой». Малашкин: «А первые стихи его прямо кулацкие… Можно ли читать семь тысяч строк „Василия Теркина“, написанных хореем? Я его встретил в больнице и сказал: „Я б на вашем месте оставил одну тысячу двести строк. Вот у вас Теркин чинит часы — прекрасно, а второй раз чинит — скучно“. А он мне говорит: „Я все-таки хочу гонорар получать“».

Фрунзенская набережная

Но интересней всего воспоминания Малашкина о поэтах начала века: «Вот поехали мы с Есениным искать славы… Поехали в Питер к Блоку, остановились у Клюева. Я спал на диване, а они вместе с Клюевым на кровати. Потом к Мережковскому отправились. Мы с Клюевым через парадный ход, а Есенин надел на себя коробок — там мыло, гребешки, — пошел через черный ход… Это 1915 год. Есенин прочитал ему „Русь“, Мережковский вскакивает с кресла, поднимает палец: „Боги сами сходят к нам с небес!“… А что Есенин вытворял с Дункан! Помню, выгнал ее на мороз и заставил, голую, плясать на снегу!.. Конечно, Есенин — это не Степан Щипачев…»

Или вот — про Маяковского: «Он был трус и холуй, — рассказывал Малашкин Молотову. — Пришел в редакцию и стал требовать, чтоб ему платили не по рублю за строчку, а по рублю с полтинником, как Демьяну Бедному. Сел в кресло перед редактором и положил ему ногу на стол. А тот не растерялся: „Вон отсюда!“ Вы б видели, как драпанул Маяковский! А еще помню, как в Дом журналиста приехал Луначарский, во франтоватом костюме, в белых туфлях… Маяковский бросился к нему, извивался мелким бесом, смотреть противно…»

— А помнишь, как я защищал Павла Васильева? — спрашивает там же Малашкин Молотова. — Его поэму «Соляной бунт»?

— Я читал, — соглашается Молотов.

— А на другой или на третий день меня вызвали. Я поехал за Павлом. Его на три года осудили кирпичи класть… Книгу его рассыпали… Конечно, Павел сделал гнусность: в писательском клубе взял Эфроса за бороду и провел через зал… Уткин, Жаров и Алтаузен вытащили Павла на улицу, избили и сдали в милицию. Я тогда на даче тебе сказал: «Пушкин Инзова в Кишиневе головкой сапога ударил по лысине, ему же ничего не сделали!» Я с Павлом близко знаком не был, но ведь талантливый человек, зачем же его так?.. А когда его второй раз арестовали, я пошел к Сталину. Попросил опять за Павла. Сталин сказал: «Хулиган ваш Павел». Снял трубку и велел отпустить… А вот в последний раз я не смог его выручить.

Вспоминали Пильняка и его роман о Фрунзе. «Способный, но враждебен нам, — заметит Молотов. — У него был роман о Фрунзе, за который ему досталось. Там был намек, что Фрунзе умер не своей смертью, а по воле Сталина… Это не соответствует действительности. У них со Сталиным были очень хорошие отношения». А когда однажды к Молотову пришел Федор Абрамов, то обсудили «за глаза» и его. «Я удивился, — рассказывал Молотов, — мы незнакомы. Он меня вдруг спрашивает: „Вы верите в коммунизм?“ Я говорю: „Я верю“… Он осекся сразу, думал, что я какие-то сомнения выскажу… Он дубоватый, да, дубоватый. Но он понемногу прояснится… У него еще представления народнические. Вот жалко ему. И из-за этой жалости он готов забыть, что все это делается для того, чтобы выйти из такого положения… И шли. И вышло».

Вспоминали Пантелеймона Романова, как Горький назвал его «красным Бальзаком» (Молотов: «Посредственный. Беспартийный… Мне рассказывали, что Сталин дал указание его не издавать»). Припомнили, как Горький хотел в партию вступить, а Сталин сказал ему: «Вы нам нужны беспартийный». Прошлись по «Доктору Живаго» Пастернака (Молотов: «Книга плохая, враждебная… Автор все надеется, что какая-то свечка горит, огонек еще есть… Свеча контрреволюции…»). Осудили даже Шукшина с его «Калиной красной» (Молотов: «Картина нехорошая. Нельзя сказать, что антисоветская. Но и ничего советского. Человек талантливый. Но советского мало…»), но закончили оба тем, что признались: «Устарели мы с тобой. Мозги уже зарастают плесенью. Не знаем мы настоящую жизнь и не понимаем». И посмеялись, что вот, дескать, Хрущев на встрече с писателями сказал: «Что-то среди вас не видно Льва Толстого», а Шолохов — вот смельчак, так смельчак — бросил в ответ: «Да и среди вас что-то Ленина не видать…»

А однажды беседа закончилась и совсем грустно. «Умру я скоро, — сказал Малашкин, — что-то плохо себя чувствую, мне уж восемьдесят четвертый год, я все-таки почти на два года старше тебя, Вячеслав…» Сказал это в 1972 г. Так вот до смерти ему в том году было еще долгих семнадцать лет. И умрет он на полтора года раньше своего младшего друга и собеседника — Вячеслава Молотова.

Умрет писатель в этом доме. Уж не спросишь: знал ли он, что здесь же, по соседству с ним, была и последняя квартира сына «героя» их разговоров с Молотовым — военного летчика, когда-то командующего ВВС Московского округа и, кстати, тоже мемуариста — Василия Иосифовича Сталина. Он ведь тоже мог бы многое рассказать о прошлом и Малашкину, и особенно Молотову. Может, и рассказывал, кто знает.

308. Хамовнический Вал ул., 38/1(с.), — Ж. — с 1962 по 1991 г. — поэт, прозаик, драматург, переводчик, историк литературы и мемуарист Сергей Васильевич Шервинский.