Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Ныне известно, на одном из последних свиданий поэта с Елизаветой Ксаверьевной, в какой-то «романтической пещере» на берегу моря, графиня надела Пушкину на указательный палец золотой перстень с восьмиугольным розово-красным сердоликом, показав при этом на свой, точно такой же. На камне была сделана надпись на иврите: «Симха, сын почтенного раввина Иосифа-старшего, да благословенна о нем память». Как символ исхода. Поэт напишет потом стихи «Храни меня, мой талисман». А сестра Пушкина расскажет позже, что, получая письма с печатью такого же перстня, Пушкин запирался в своей комнате, не выходил и не принимал никого. Этот перстень с мертвой руки поэта снимет потом Жуковский, позже он попадет к его сыну, а тот подарит его Ивану Тургеневу. Тургенев завещает его Полине Виардо, а та, в свою очередь, подарит его Пушкинскому музею, откуда он, в конце концов, будет украден. Но история, образно говоря, уравняет и Пушкина, и графа Воронцова — и тому, и другому поставят в Одессе памятники.

Ну а что касается Александра Раевского, то в мае 1836 г. Пушкин встретит его и его молодую жену уже в Москве. Тогда и напишет домой: «Раевский, который прошлого раза казался мне немного приглупевшим, кажется опять оживился и поумнел. Жена его собою не красавица — говорят, очень умна…»

Увы, жена Раевского скончается в этом несуществующем доме в 1839 г., оставив «демону» трехнедельную дочь Александру, которой он посвятит оставшиеся ему годы.

102. Дмитровка Бол. ул., 15а(с. п.н.), — двухэтажный дворец генерал-губернатора Москвы князя Д. В. Голицына, потом — особняк купцов Востряковых, а с 1900-х гг. — Литературно-художественный кружок и Клуб писателей и артистов, основанные писателями А. П. Чеховым, Н. Д. Телешовым, В. Я. Брюсовым и актером А. И. Южиным.

Так выглядел дом «Литературно-художественного кружка».

Ныне — Генеральная прокуратура РФ

Ныне в надстроенном на два этажа доме — Генеральная прокуратура РФ.

Здесь, в Клубе писателей, с 1900 по 1920 г. бывали: А. П. Чехов, К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, Ф. А. Степун, Б. К. Зайцев, Л. Н. Андреев, И. А. Бунин, А. И. Куприн, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, М. П. Арцыбашев, Ф. К. Сологуб, М. А. Кузмин, Е. Н. Чириков, А. Белый (Б. Н. Бугаев), М. А. Волошин, А. Н. Толстой, В. Ф. Ходасевич, Д. М. Цензор, В. В. Вересаев (Смидович), К. И. Чуковский, М. И. Цветаева, С. М. Городецкий, И. Северянин (И. В. Лотарев), Н. Д. Телешов, С. Г. Скиталец (Петров), А. А. Ахматова, Дон-Аминадо (А. П. Шполянский), В. А. Гиляровский, А. В. Амфитеатров, А. С. Серафимович (Попов), В В. Маяковский, Н. А. Бердяев, П. Н. Сакулин, Ю. И. Айхенвальд, Н. Н. Асеев, В. М. Дорошевич, С. В. Рахманинов, Ф. И. Шаляпин, В. И. Немирович-Данченко, Л. В. Собинов, В. А. Серов, В. Ф. Плевако и многие, многие другие. Здесь в 1910-х гг. выступали даже поэты Э. Верхарн, П. Фор и итальянец-футурист Ф. Маринетти…

Дела давно минувших дней… Здесь пили-ели, читали стихи, ставили спектакли, танцевали, резались в карты, спорили, дрались (было-было!), даже вызывали друг друга на дуэли. Тут со сцены, например, в январе 1909 г. поэт Андрей Белый «оскорбил действием» (т. е. крикнул, что «оскорбляет действием», как бы дает мысленно пощечину) беллетриста Тищенко, после чего дуэль, казалось бы, стала неминуемой. Борис Зайцев, писатель, запомнит, что занавес на сцене суетливо задернули, что из зала послышались крики: «Безобразие!», «Еще поэтами называются», и что Белого в полуобмороке увел со сцены Николай Бердяев. Но когда утром тот же Зайцев явится к Белому (Плотников пер., 21), то встретит его бессонного и стонущего: «Это не Тищенко, — завывал он. — Это личина, маска. Я не хотел его оскорбить. Он даже симпатичный… Враги воспользовались Тищенкой. Карманный человек, милый карлик, я даже люблю Тищенку…» Словом, закончит Зайцев, окажись тут Тищенко, Белый кинулся бы целовать его, а не стреляться…

Смешно, не правда ли? Здесь многое было смешным, ибо публика приходила сюда в основном веселиться. До 1917 г. Ибо позже здесь стало не до смеха…

Я, к примеру, проходя мимо этого здания, всегда вспоминаю Ахматову. Она тоже смеялась здесь до революции (бывала здесь с Николаем Гумилевым, мужем), а в 1939-м приковыляла сюда (хромая — сломался каблук!) в старом пальто и бумазейном платье, приковыляла, пытаясь спасти арестованного сына ее, Льва. Тусклая надежда ее была связана с ее вторым письмом к Сталину. Она написала его 6 апреля 1939 г. «Обращаюсь к Вам с просьбой о спасении единственного сына, студента IV курса исторического факультета. Сын ни в чем не виновен перед Родиной…» Обычное письмо, такие тогда шли в Кремль тысячами. Понятно, что Особый сектор ЦК переслал его сюда, Андрею Вышинскому, генеральному прокурору. Непонятно другое: на какой ответ надеялась Ахматова? Ведь Вышинский, даже не Сталин, уже «ответил» всем: «Надо помнить, — сказал, — что бывают такие периоды в обществе, когда законы становятся устаревшими…»

Ахматова пришла сюда с Эммой Герштейн получить хоть какой-то ответ о сыне. И что же? — спросите вы. Так вот на этот вопрос ответила в воспоминаниях как раз Эмма Герштейн:

«Когда ее вызвали к прокурору, я ждала в холле. Очень скоро… дверь кабинета отворилась, показалась Анна Андреевна. А на пороге стоял человек гораздо ниже ее ростом и, глядя на нее снизу вверх, грубо выкрикивал ей в лицо злобные фразы. Анна Андреевна пошла по коридору, глядя вокруг невидящими глазами, тычась в разные двери, не находя дороги к выходу. Я бросилась к ней. Уж не помню, куда и как я ее отвезла…»

Сына Ахматовой освободят, но в конце войны. Он еще успеет повоевать и даже дойти до Берлина. Но позже спохватятся и арестуют в четвертый уже раз. А после войны министр МГБ Абакумов выпишет ордер и на арест самой Ахматовой. И придет с ним к Сталину. «Аня висела на волоске», — скажет про те дни ее муж Николай Пунин, также сгинувший позже в лагерях. И спасет ее, кажется, только Сталин, больше ведь некому, если сам министр безопасности — за. Именно это станет последней «милостью» вождя. Мы же ведь помним ее слова о вожде: он «благоволил ко мне…»? Не ошиблась. А перед смертью добавит — дальше была «почему-то — ненависть…».

103. Дмитровка Бол. ул., 20/5(с.). На месте этого дома стоял когда-то дом, где в 1840-е гг. жил врач, прозаик-переводчик, литератор — Николай Христофорович Кетчер. Позже, в 1860–1863 гг., в нем жил также издатель музыкальных нот, основатель крупнейшего музыкального издательства Петр Иванович Юргенсон. А нынешний дом был построен в 1925 г., как дом жилищного кооператива «Правдист» (арх. Н. А. Эйзенвальд). И организовал кооператив, и возглавил его получивший в этом доме квартиру журналист, редактор журнала «Огонек», член редколлегии газеты «Правда» Михаил Ефимович Кольцов(наст. фамилия Фридлянд).