Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

160. Мерзляковский пер., 16/15(с.), — доходный дом (1911, арх. А. С. Гребенщиков). Ж. — в 1910–20-е гг. — Василиса(Ася) Александровна Жуковская(урожд. Герцык, сестра Л. А. Герцык, в замужестве Серейская, подруга Веры Эфрон), у которой в 1920 году останавливались Марина Ивановна Цветаеваи ее дочь Ариадна.

И переулок, и этот дом — святые для русской литературы. Переулок радостей литературных и беспросветных бед! Объяснение названия его (а он стал Мерзляковским в 1818 г.) никто не знает, справочники и энциклопедии хором твердят: «домовладельца с такой фамилией здесь не обнаружено». Но так ли это?

Например, я узнал, что в 1809–1810 гг. здесь, в не сохранившемся до наших дней доме № 13/3, жил ну очень известный тогда поэт, переводчик, критик, педагог, доктор философии и декан отделения словесных наук университета Алексей Федорович Мерзляков— друг Хераскова, Жуковского, Карамзина, учитель, представьте, Тютчева, Лермонтова, Вяземского, Лажечникова, Полежаева и скольких еще. И именно в 1818-м он достиг самой большой известности, тогда его и прозвали «властителем дум». Как этот факт прошел мимо внимания «градоведов» — непонятно!

Пермский мальчик Мерзляков еще в 14 лет, в 1792-м, написал «Оду на заключение мира со шведами», которая попалась на глаза И. И. Панаеву и через третьи руки оказалась у Екатерины II, которая велела не только напечатать ее в журнале при Академии наук, но и поручила принять «талант» в университетскую гимназию в Москве. Многие известные люди вспоминали Мерзлякова, мастера красноречия, переводов, создателя «белого стиха», «славнейшего критика» и… известного выпивоху, он и умрет от бедности.

«Талант, — говорил, — не проложит пути к счастию, а славу надобно выстрадать…» А когда на одном из обедов литераторов А. Ф. Воейков сказал, что хотел бы написать поэму, заметил ехидно: «Метишь в Хераскова, любезный? — и вдруг предложил: — Лучше напиши хорошую песню: скорее доплетешься до бессмертия…» И ведь как в воду глядел. Песню на стихи Мерзлякова «Среди долины ровные» мы поем до сих пор…

В мерзляковском доме жил потом в 1826–1827 гг. историк, дипломат, мемуарист и друг Пушкина — Дмитрий Николаевич Свербеев, а в начале 1880-х гг. — философ, мыслитель-утопист, родоначальник русского космизма, будущий автор «Философии общего дела» Николай Федорович Федоров.

Позже в доме, построенном на этом месте, с 1904 по 1906 г. жил поэт, критик, издатель, основатель издательства «Гриф» — Сергей Кречетов(С. А. Соколов) и его жена — прозаик, переводчица, мемуаристка Нина Ивановна Петровская. Здесь собирался кружок при издательстве, который посещали Бальмонт, Брюсов, Андрей Белый, Ходасевич, братья Койранские и многие другие.

Переулок, повторюсь, славен литературными именами. Здесь в 1921-м, в Обществе итальянской культуры, последний раз в Москве выступал больной уже Александр Блок ( Мерзляковский пер., 1). Его привела сюда влюбленная в него детская писательница, переводчица, мемуаристка Надежда Александровна Нолле-Коган. Не знаю, сказала ли ему, что в этом переулке она и сама жила в 1900-е гг. ( Мерзляковский пер., 11). А чуть позже, в 1908–1910-м, в доме № 10жил и троюродный брат Блока, поэт, литератор и переводчик Александр Викторович Коваленский(прототип, кстати, главного героя романа Даниила Андреева «Странники ночи»). Наконец, в доме № 6, но уже в 1917 году жила актриса и мемуаристка Наталья Волохова— давняя возлюбленная Блока, его «Снежная маска», о которой я уже рассказывал. Ну чем не блоковский переулок?..

Здесь, в Мерзляковском, жили также в несохранившихся домах — с 1896 по 1897 г., историк книги, искусствовед, будущий первый председатель Общества друзей книги Владимир Яковлевич Адарюкови — до 1914 г. — литератор, мемуарист, редактор журнала «Детский отдых» (1881–1887), гофмейстер Двора Его Императорского Величества Владимир Константинович Истомин( Мерзляковский пер., 5/1), а в соседнем доме — № 7/2 — до 1908 г. — поэт, драматург, беллетрист, педагог, Герой Труда (1924), было такое звание в советской России, граф Евгений Августович Полевой-Мансфельд. Когда же на этом месте построили ныне стоящий дом, то в нем в 1946–1982 гг. жил прозаик и драматург Евгений Андреевич Пермяк.

Конечно же, это не все. Скажем, в доме 10 жил в 1830-е гг. драматург, переводчик, директор Императорских московских театров (1823–1831) — Федор Федорович Кокошкин, а позже, уже в нынешнем здании, обитал в 1940–50-е гг. поэт, прозаик, публицист и мемуарист Владимир Алексеевич Солоухин.

Наконец, в конце 1910-х гг., здесь, в доме 18, жила и тут же, в 1919 г., была впервые арестована литератор, мемуаристка, деятель культуры, в будущем — президент Толстовского фонда за рубежом, дочь и секретарша Льва Толстого — Александра Львовна Толстая. Женщина невероятного героизма, она въехала сюда не просто как дочь великого классика — как сестра милосердия в Первую мировую, которая не только вернулась в Москву в звании полковника, но и с тремя «Георгиями» на груди! За храбрость! Потом последует второй арест Толстой за то, что в ее квартире (она в это время наводила порядок в отцовском имении, в Ясной Поляне) собирался антисоветский «Тактический центр». Почти два месяца проведет она на Лубянке сначала в одиночке, потом в общей камере, где заставляла сидевших делать гимнастику, пыталась «приручить» надзирательницу-латышку и наладила переписку с соседней камерой. «Освободил» ее Менжинский по ходатайству Толстовского общества, и она, покидая камеру, крупно написала под потолком: «Дух человеческий свободен! Его нельзя ограничить ничем: ни стенами, ни решеткой!..» Но — куда там! Когда состоялся суд над участниками «Тактического центра», ее приговорили к трем годам Новоспасского концлагеря в Москве. Сохранился ее черновик письма Ленину: «Я не сторонница большевизма, я высказала свои взгляды открыто и прямо на суде… Что же дает право советскому правительству запирать меня в четыре стены, как вредное животное?.. Неужели тот факт, что два года назад на моей квартире происходили собрания, названия и цели которых я даже не знала?.. Если я вредна России, вышлите меня за границу. Если я вредна и там, то, признавая право одного человека лишать жизни другого, расстреляйте меня как вредного члена Советской республики. Но не заставляйте же меня влачить жизнь паразита, запертого в четырех стенах с проститутками, воровками, бандитами…»

Повторяю, неизвестно — было ли отправлено это письмо. Но через год Толстую выпустили в Европу, а в 1929-м она, уехав в Японию читать лекции, в СССР уже не вернулась. И два тома ее воспоминаний напечатают у нас лишь в перестроечные времена…