Владимир Скороденко - Предисловие к сборнику "Современная английская новелла"

Бейтс (новелла «Его девушка») со своим искусством портрета и жеста, с доходящим до боли сочувствием человеку и пониманием того, что даже самая тихая и неприметная жизнь не бывает прожита напрасно, невольно ассоциируется с Голсуорси. Искусство интеллектуальной головоломки и безукоризненная логика сюжета, продемонстрированные Кристи, напоминают строй знаменитой саги Честертона об отце Брауне. Кстати, и сам Эркюль Пуаро удивительно родствен огцу Брауну в том, что его усы, бравада и несколько опереточная манера держаться внешне так же несовместимы с призванием сыщика-исследователя, как сутана католического пастыря. Просветленно-грустная интонация рассказов Мэнсфилд оживает в насыщенном и одновременно предельно лаконичном рисунке Боуэн и Джиллиат.

Это лишь некоторые очевидные примеры живой преемственности, которая вовсе не ограничивается одним веком или одним жанром. «Деревенское общество» Бейтса знакомит читателя с современными характерами, чьи литературные прототипы возникали еще на страницах романа Остин «Гордость и предубеждение» и позднее в книгах Троллопа и Джордж Элиот. А богач старьевщик из рассказа Силлитоу — не тот ли он Диккенсов «золотой мусорщик» (роман «Наш общий друг»), только, конечно, уже 60-х годов нашего столетия?

Да, разные и богатые традиции питают современную английскую новеллу. Во многом, в очень многом отличаются друг от друга ее авторы — и это хорошо. Талант всегда отличается от другого таланта; на одно лицо бывают только бездарные ремесленники от искусства. Но в рассказах этого сборника есть, разумеется, и общее: английский характер, зримые приметы социального и духовного быта сегодняшней Британии, высокая позиция человечности. Именно эта позиция и продиктовала их авторам мудрое осуждение старой и самоновейшей английской социальной мифологии — вплоть до иронически-торжественного безоговорочного реквиема по «доброй старой Англии» со всеми ее реалиями, верованиями и представлениями, который прозвучал в рассказе Кинга «Клочок земли чужой».

Против фикций — за человека. Таков итог художественных откровений о времени и о стране, которую все эти писатели любят, как надлежит любить родину, и которую они судят судом праведным, как должны судить родину истинные патриоты. Вот почему на страницах сборника читатель встретит злость и печаль, бескомпромиссную жестокость и гротеск, язвительность и мудрую сдержанность, боль и насмешку, презрение и сострадание. Но не найдет ни одной пустой, равнодушной страницы…

По дорогам «зеленой страны» катит катафалк. За рулем — мистер Хэмфри, преуспевающий коммивояжер и наследник небольшого, но процветающего похоронного «дела». Рядом с ним сидит хорошенькая девушка, на которой он вскоре женится. Короче, нечто вроде предсвадебного путешествия будущей четы, готовой пополнить собою средний класс (middle class), опору экономического, а также и нравственного благополучия нации. Жених и невеста счастливы, хотя за ними в машине стоит гроб с телом незадачливого юнца, погибшего из-за того, что Хэмфри отбил у него предмет его глупой юношеской страсти. Факт, конечно, малоприятный, но удовольствия путешественникам он не портит: ведь они, по собственному их убеждению, в избытке наделены знаменитым британским «чувством юмора», которое позволяет во всем найти светлую сторону (новелла Притчетта). Так выглядит сегодня мораль среднего класса, таково модернизированное чувство юмора. Со времен Джерома К. Джерома оно успело порядком измениться.

Другой рассказ. На дружескую вечеринку, вернее, просто отдохнуть и приятно провести время, собрались те, кто вращается в свете. Компания подобралась из людей весьма достойных и приятных. Но в той же комнате спрятан труп, и, что еще страшнее, убийца — один из этих милых людей. Кристи почти буквально реализует английскую идиому «skeleton in the cupboard» («скелет в шкафу», то есть нечто крайне неприглядное, что пытаются скрыть за фасадом внешней порядочности и благопристойности, пакостная фамильная тайна). Логика интриги объективно подводит к оценке тех, кто претендует на роль вождей нации.

Еще один рассказ — на тему о стирании социальных различий в сегодняшней Британии, о превращении рабочего в представителя профессии «чистого воротничка»: Интеграция классов, как об этом пишет западная социология? Нет, отвечает Лессинг («Англия и Англия»), не безболезненная интеграция, а выламывание из класса, насильственное выдирание с корнями, и сопряжено оно с такими нравственными и психологическими издержками, что вряд ли их окупает.

И еще. Четверо друзей, юношей и девушек, были призваны беречь как святыню память о родном колледже, пронести сквозь жизнь дух старого доброго товарищества. Но святыни давно превратились в пустые слова, фикции, за которыми ничто не стоит. И Спарк, беспощадная к современному извращению высоких понятий, брезгливо отметает шелуху словоблудия. Задушевные разговоры о прекрасных материях ведет в ее рассказе отъявленный мерзавец: по товару и покупатель. Писательница судит мир мнимых ценностей, мир, где все наоборот. Недаром ее новелле свойственна чуть ли не детская простодушно-наивная интонация: а как же еще может быть в таком мире? Недаром свою «фантазию» она завершает поистине убийственным штрихом: в том, что он не совершил преступления, преступника пытается убедить полиция. Времена меняются, представления и понятия, казавшиеся неизменными, однозначными и отвечающими британской традиции, теряют содержание и смысл. Это заметила не только Спарк.

Скажем, есть представление о заморских владениях Великобритании (владений сегодня почти не осталось, но представление живет до сих пор) как об экзотическом Эльдорадо, где английский джентльмен свободно может нажить состояние, попутно просвещая туземцев насчет благ цивилизации. Спарк обходится с этим представлением, а заодно и концепцией «джентльмена» так, как они того заслуживают. Но и Во не оставляет от них камня на камне, делая это со свойственной ему блистательной и совершенно уничтожающей иронией (рассказ «На страже»).

Другое ходячее представление — об английской замкнутости и любви к одиночеству. Пенелопа Джиллиат не согласна с тем, что это черта национального характера. По ее мнению, дело здесь не в наследственности, а в образе жизни общества.

Классическая английская литература, не раз трактовавшая «хоум» (home — дом, домашний очаг) британца как его приют и пристанище в море жизненных невзгод, оставила несколько образов-символов, воплотивших идею домашнего уюта и сердечного тепла. Это образы детей и образы домашних животных. Современная британская новелла тоже обращается к этим образам, но раскрывает их в ином качестве: здесь они часто передают крах семейного уюта и отсутствие сердечного тепла. Так, у Грина в рассказе «Конец праздника» действуют дети — не какие-нибудь бездомные сироты, а отпрыски более чем состоятельных родителей, у мальчиков есть отец и мать, своя комната, игрушки, няня-гувернантка; у них есть все, кроме одного: семьи. Взрослые, которым в литературе, как и в жизни, всегда отводится роль защитников малышей, выступают у Грина палачами ребенка. Такими их делают эгоизм, черствость и обожествление «хорошего тона», этой мнимости, которую они небезуспешно вдалбливают в детские головы.