Михаил Бахтин - Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

Эстетических суждений Добролюбов не знал. Художественность он ценил, но обсуждать самостоятельно не хотел и не умел. Ему не была чужда художественная сторона произведений, напротив, он обладал большим художественным чутьем, многие его наблюдения тонки, но он не придавал художественности самостоятельного значения. Читая его статьи, можно забыть, что он имеет дело с художественными произведениями, кажется, что он говорит о кусках действительности. Западноевропейские критики в художественном произведении определяли функцию героя. Добролюбов же рассматривает героя как явление социально-политической действительности. Поэтому он готов сравнивать героев различных эстетических планов и рядом ставить автора. Добролюбов как бы забывает произведение, героев вводит в социальную действительность и в ней рассматривает и героев, и среду, их окружающую. При этом герой всегда пассивен, среда активна. Задача критика объяснить, как среда создает человека, как условия формируют характер. Добролюбов это делает мастерски. В его статьях есть очень много ценных, весьма удачных социальных наблюдений. В них сказывается его идеология. Прежде всего, Добролюбов, как и все шестидесятники, подвергал критике идеологию предшествующего поколения. Для людей 40-х годов характерен сознательный отрыв от практической жизни, любовь к искусству, к внешним формам выражения. Шестидесятники все это называли эстетизмом и отвергали. Все свои суждения они высказывали свободно, не вуалируя физиологию, чувственные, грубые желания, свойственные на самом деле всем народам всех времен. Кроме того, шестидесятники обвиняли предшествующее поколение в традиционализме, в признании ценности [явления] из-за его давности, считая, что рядом с эстетизмом это оказывает отрицательное влияние. Обвиняли они отцов и в их отношении к народу в двух грехах: в идеализации и игнорировании. Идеализация дает возможность отделаться от предмета.

Для шестидесятников положительный человек — это трезвый, даже циничный человек. Он должен быть деятелен и энергичен. Что касается идеологии, то в основе ее должны лежать утилитаризм и совершенная свобода от всяких авторитетов и традиций. Но одну традицию отцов они продолжили: это был гуманизм. У шестидесятников, в противоположность западноевропейским либералам, общее благо, социальное благо стояло на первом месте. Это была не забота о собственном устройстве, а забота о всех, милость к падшим {115} , что роднило их с людьми 40-х годов. Гуманизм вообще красной нитью проходит через всю русскую мысль. Некоторые исключения прошли незаметной волной. Но нужно сказать, что об общем благе у шестидесятников не было никакого устойчивого понятия. Народ для них не был дифференцирован, грань между отдельными социальными группами — зыбка. Они считали, что рознь между ними может искоренить идеология. Конечно, единство общественного организма существует, но не нужно забывать и о социальной розни. Шестидесятники же в поисках общего блага не знали, на что опереться. Все это характерно и для Добролюбова. Но у него была чрезвычайно мягкая, нравственная, даже ригористическая натура, и цинизма у него было гораздо меньше, чем у его соратников. Кое в чем Добролюбов близок народникам, главным образом, в аскетизме. Он знает, что есть такие культурные блага, которые доступны только привилегированным. Отсюда тенденция — отбросить все то, что не для всех. Это роднит его с Михайловским. Роднит их и нравственный ригоризм, нравственная чистота, чрезвычайная серьезность. Вообще Добролюбов — самый умеренный, самый умный, самый светлый из всех шестидесятников {116} .

Чернышевский продолжает теории Добролюбова, но у него этический пафос отступает на задний план перед практическим.

Писарев стоит среди шестидесятников несколько особняком, в нем преобладает реалист, реалистическое обоснование каждого поступка выступает у него очень ярко. Он тяготеет к физиолог даже больше, чем Чернышевский и Добролюбов, и как бы стремится принизить человека. Но Писарев — дворянин, воспитывался по-дворянски и был очень изнежен. Для него характерен, хотя и не высказанный, но яркий индивидуализм. Прежде всего он хотел всех поразить, всех сразить, всех удивить, тогда как Добролюбов был настроен сурово аскетически. Идеи у Писарева были те же, что и у других шестидесятников, но иным ароматом веет от его писаний. Его скептицизм можно скорее сблизить со скептицизмом Печорина, чем Добролюбова и Чернышевского.

Между натурой Писарева и его идеологией существовало внутреннее расхождение. Как шестидесятник он усвоил мировоззрение этого направления, но натура у него была в высшей степени эстетическая, и он всюду был равен самому себе. Для него характерен блеск, главным образом, блеск; этим и объясняется его необычайная популярность, в особенности у молодежи.

Что касается эстетических взглядов Писарева, то он считал, что литература нужна лишь постольку, поскольку она служит другим целям: она создана лишь для цензуры, ее функция — маскировать мысль. Таким образом, литература объявляется временной формой. Действительно, многие элементы художественной литературы обусловлены тем, что маскируют душевную жизнь, которую нельзя высказать открыто. Но объяснение этому может быть не социально-политическое, а психологическое.

Для Писарева характерно много веселья, здорового оптимизма. И даже отрицание у него выражено весело. Он как бы скептик и разрушитель от избытка силы. Но если мы отвлечемся от этих особенностей его творчества, то увидим лишь крайний вывод из учения шестидесятников. Поэтому нельзя сказать, что Писарев внес новый вклад в это учение, он внес только свою личность {117} .

Шестидесятые годы были эпохой реформ. Начал развиваться капитализм, доселе чуждый России, началось развитие хозяйственного индивидуализма. На общественную арену вышли две группы. Одна — практические люди. В них экономический индивидуализм, воспользовавшись идеями шестидесятых годов, выработался в либерализм. Пример — Штольц. Это уже не либерализм Чацкого, несколько сентиментальный и оторванный от реальности. Они ценят свободу для трезвых экономических выгод. Таким человеком является Лужин, если отвлечься от окраски, данноц ему Достоевским. Вторая группа — люди подобные Разумихину. И Разумихин прошел через идеи шестидесятников, но по другой линии: из него выйдет народник. Таким образом, 60-е годы в области идеологии породили и экономический трезвый индивидуализм и аскетизм, коллективизм, выразителем которых стало народничество. В литературе народничество заслонило экономический индивидуализм, потому что разумихины, а не лужины издают книги. И только в 80-е годы экономические либералы проявляют себя. Между этими двумя течениями возникает сложная коллизия {118} .