Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)
- Название:«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Библиотека-фонд Русское зарубежье, Русский путь
- Год:2008
- Город:Москва
- ISBN:978-5-85887-309-X
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) краткое содержание
1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.
Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли». Владимир Федорович Марков (р. 1920) — один из самых известных представителей второй волны эмиграции, поэт, литературовед, критик, в те времена только начинавший блестящую академическую карьеру в США. По всем пунктам это были совершенно разные люди. Терапиано — ученик Ходасевича и одновременно защитник «парижской ноты», Марков — знаток и ценитель футуризма, к «парижской ноте» испытывал устойчивую неприязнь, желая как минимум привить к ней ростки футуризма и стихотворного делания. Ко времени, когда завязалась переписка, Терапиано было уже за шестьдесят. Маркову — вдвое меньше, немного за тридцать. Тем не менее им было интересно друг с другом. На протяжении полутора десятков лет оба почти ежемесячно писали друг другу, сообщая все новости, мнения о новинках и просто литературные сплетни. Марков расспрашивал о литературе первой волны, спорил, но вновь и вновь жадно выспрашивал о деталях и подробностях довоенной литературной жизни Парижа. Терапиано, в свою очередь, искал среди людей второй волны продолжателей начатого его поколением литературного дела, а не найдя, просто всматривался в молодых литераторов, пытаясь понять, какие они, с чем пришли.
Любопытно еще и то, что все рассуждения о смене поколений касаются не только эмиграции, но удивительным образом схожи с аналогичными процессами в метрополии. Авторы писем об этом не думали и думать не могли, но теперь сходство процессов бросается в глаза.
Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей...»: Эпоха 1950-x гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов, 2008. С.221-354.
«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Вы, конечно, уже знаете о смерти Георгия Иванова.
Умер он от сироза печени — очень мучительной, затяжной болезни, агония одна длилась 68 часов. Перед смертью он все ждал — и не дождался — выхода книги стихов [221] Иванов Г. Стихи: 1943–1958. Нью-Йорк: Изд-во «Нового журнала», 1958.
, которые издал ему «Н<���овый> ж<���урнал>».
Очень жаль И<���ванова> как поэта; как человек — он был «трудный и сложный», много напутал в жизни и сделал себе много врагов, — но теперь как раз эта сторона отошла, остались только стихи.
Интересно будет увидеть его новую, сейчас уже посмертную, книгу.
В Париже среди русских литераторов было поветрие болезней: были оперированы Софья Прегель и С. Маковский (в его годы — 81 г.), к счастью, операции (аппендицит и гнойный аппендицит Маковского) прошли хорошо, и теперь они поправляются.
Был здесь проездом Ю. Иваск, но занимался и говорил больше о литературных архивах [222] Ю.П. Иваск в это время писал работу о литературных архивах эмиграции. См..- Ivask G. Literary Archives ofthe Russian Emigres // Slavic and East European Journals. 1959. Vol. XVII. P. 137–143.
, чем об «О<���пытах>» и литературе, т<���ак> ч<���то> впечатление у нас о нем осталось смутное.
«Опыты» слишком удалены от Парижа, чтобы стать, как «Числа», «своим журналом», благодаря чему они «ни то ни се» — не «просто журнал», как, например, скучный «Н<���овый> ж<���урнал>» или гнусное «Возрождение», и не «настоящий литературный ж<���урна>л», которым они могли бы стать, — какой-то не вполне воплотившийся эстетический опыт!
Я тоже перечитал недавно Гончарова («Обрыв») — и был многим разочарован. Чего-то весьма существенного Г<���ончарову> не хватает, — думаю, как раз «писательской органичности», говоря попросту — таланта.
В Париже сейчас еще «летний сезон» — до конца сентября, нет ничего нового.
Желаю Вам всего доброго. И<���рина> Н<���иколаевна> передает Вам привет.
Ваш Ю. Терапиано
42
9. XI.58
Дорогой Владимир Федорович,
Наконец комитет «Рифмы» образовался и приступил к действию. Вчера сдал Вашу рукопись, она вскоре пойдет в набор.
Выйдут две книги покойных — находившиеся давно в печати; книга Раисы Блох (погибла в депортации) и И. Яссен, а затем — Ваша. Книга Р. Блох готова, это вопрос дней, книга Яссен — должна быть готова в декабре, т<���ак> что Ваша — в начале 1959 года. (Ошибку исправил).
Какая ужасная история с Пастернаком! И он был неосторожен: ведь знал же, с кем имеет дело, когда передавал за границу свою рукопись. Напечатать хочется каждому; но он ведь имел уже в 1956 г. письмо от редакции «Нового мира», с детальнейшим разбором, так что у него не могло оставаться сомнений в том, как большевики будут относиться к его книге. (Опубликовано это письмо в «Лит<���ературной> газете» от 25/Х.)
А эмиграция, с своей стороны, выявила всю «контрреволюцию», которая содержится в «Д<���окторе> Ж<���иваго>». В результате пришлось каяться и просить позволить остаться в России, т. е. верх унижения и несчастья. Что именно заставило — можно только гадать (семья? судьба сыновей? прямая угроза лично ему?). Конечно, я рассматриваю это в плане отношения к человеку. В плане же политическом ход с Н<���обелевской> премией дал, что должен был дать — международный скандал, и еще раз подтвердил, какие в «свободной» СССР существуют порядки. Впрочем, только самые наивные иностранцы могли в этом сомневаться и раньше. В общем, все здесь жалеют П<���астернака> и находят, что его положение воистину ужасное.
Что же касается до оценки романа, французская критика находит в нем ряд недостатков с точки зрения композиции романа, обнаруживающих, что автор — поэт, а не прозаик, но, наряду с этим, отмечают ряд замечательных образов (особенно — природа и человек) и в общем считают произведение «замечательным», «заслуживающим премии».
Я не читал французского текста, хотя мог бы. Говорят (читавшие), что перевод сделан не блестяще и чувствуется, что это «перевод с перевода». (Я жду русского текста.)
Еще хуже — перевод, сделанный в Голландии группой каких-то «Ди-Пи» с италианского на русский — там уже просто не пастернаковский язык, а «дипийский».
В «Н<���овом> р<���усском> с<���лове>» объявлено о печатании (предстоящем, с 10/Х) «Д<���октора> Ж<���иваго>» — интересно, с подлинника ли (находящегося у италианского издателя и якобы уступленного им — для печатания по-русски — Batakany) или же это та же дипийская версия, которую повторяет «Н<���овое> р<���усское> с<���лово>»?
В книге Г. И<���ванова> (выпущенной «Н<���овым> ж<���урналом>» с ужасной — по содержанию и по языку статьей Р. Гуля — кому нужно его «предисловие» к стихам Г. И<���ванова>?), между прочим, хорошо стихотворение, посвященное Вам [223] Посвященное Маркову стихотворение Г.В. Иванова «Полутона рябины и малины…» впервые было опубликовано в «Новом журнале» (1955. № 42).
. (Написал об этой книге и «покрыл» Гуля: «Эти (и подобные им) прекрасные стихотворения Г. И<���ванова>, — пишет он, — ввергают многих в состояние одеревенения с обвинениями поэта в зауми».)
Вот уже около месяца в нашем «Доме» живет И. Одоевцева [224] И.В. Одоевцева прожила в «Русском доме» в Ганьи с 1958 по 1987 г.
.
Относительно болезни, от которой умер Иванов, — полная путаница. Сначала говорили: «сироз» («цироз» по-русски, т. е. окаменение печени), затем — «рак крови»; Одоевцева уверяет, что И<���ванов> умер от «болезни сердца», «при которой очень вредно было жить на юге», в общем — понять нельзя, да теперь — и все равно!
Интересно будет знать Ваше отношение к последней книге.
Мне кажется, представление о том, что именно в послевоенные годы Г. И<���ванов> «дописался» до самых замечательных стихов — сильно преувеличено. «Орлы двуглавые», «отвратительный вечный покой» как раз не лучшее, лучшее — просто поэзия, которая есть в «Розах» и во многих позднейших стихотворениях, а «комсомолочки», «старик с судаком» и т. п., которые так нравятся людям, поэзии не чувствующим, — не «главное».
Одоевцева говорит, что у нее осталось около 60 неизданных последних стихотворений Г. И<���ванова>. Прочла три: одно — о кошке — оч<���ень> хорошее (эти 3 будут в «Н<���овом> ж<���урнале>»). Их, конечно, нужно издать в «Р<���ифме>», но 60 стихотворений = двойному количеству страниц (?), придется подумать, откуда взять добавление. Вот сейчас просто слышать уже нельзя: «Пастернак, Пастернак, Пастернак…» (люди, в большинстве слышащие о нем впервые и его стихов никогда не читавшие), а о Г. И<���ванове> (который умер без скандала) говорить с теми же людьми сейчас трудно: «да, ну что ж можно сделать… я подумаю…» Хотим устроить вечер его памяти в декабре — интересно, сколько придет народу [225] Большой литературный вечер памяти Георгия Иванова состоялся 3 января 1960 г. в помещении РМОЗ. На вечере выступали Г.В. Адамович, И.В. Одоевцева, Н.А. Оцуп, К.Д. Померанцев. См. газетный отчет: С. Вечер памяти Георгия Иванова // Русская мысль. 1959.27 января. № 1322. С. 5.
.
Интервал:
Закладка: