Евгений Неёлов - Волшебно-сказочные корни научной фантастики

Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие системы, с. 166.

Впрочем, встречаются и другие мнения. Так, например, Б. Синочкина, справедливо отметив, что «в народной поэзии непременно встречаем не дорога, а путь-дорога», далее такие синонимические сочетания объясняет следующим образом: «Если в общенациональном языке XVI–XVII вв. ...они употреблялись с определенными смысловыми целями, то в современных записях фольклора это уже стилистическое средство, примета определенной разновидности поэтического (в широком смысле слова) языка» (Синочкина Б. Фольклорная поэтика и история языка. — Kalbotyra. ХХХ(2). Вильнюс, 1980, с. 83).

Лотман Ю. М. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя. — В кн.: Труды по русской и славянской филологии. XI. Литературоведение. Тарту, 1968, с. 47.

Ср.: в средние века «нет представления о пути между пунктами, независимого от путника, который преодолевает это расстояние» (Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры, с 92).

Новик Е. С. Система персонажей русской волшебной сказки, с. 239.

Рошияну Н. Традиционные формулы сказки. М., 1974, с. 108.

Тарланов З. К. Сравнительный синтаксис жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1981,с. 77.

Цивьян Т. В. К семантике пространственных элементов в волшебной сказке. — В кн.: Типологические исследования по фольклору, с. 199.

Именно эту сказочную неопределенность пародирует древнерусское «Сказание о роскошном житии и веселии», в котором можно усмотреть элементы пародийного переосмысления как содержания, так и поэтики волшебной сказки: «А прямая дорога до тово веселья от Кракова до Аршавы и на Мозовшу, а оттуда на Ригу и Ливлянд, оттуда на Киев и на Подольск оттуда на Стекольню и на Корелу, оттуда на Юрьев и ко Брести, оттуда к Быхову и в Чернигов, в Переяславль и в Черкаской, в Чигирин и Кафимской. А кого перевезут Дунай, тот домой не думай» (Сказание о роскошном житии и веселии. — В кн.: Русская демократическая сатира XVII века. М., 1977 с 33). Неопределенность пути-дороги можно обнаружить и в уже отмеченном выше намерении героя отправиться в путь «куда глаза глядят», известном требовании «пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что» и т.д.

Ср. с народной приметой, приводимой А. Н. Афанасьевым из сборника XVIII столетия: «Кости болят и подколенки свербят — путь будет» (Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу, т. 1, с. 31, прим. 1.. Здесь выделяется именно трудность, утомительность пути.

Ср. о сказочном коне: «Бег его носит космогонический характер...» (Иванова А. А. К вопросу о происхождении вымысла в волшебных сказках. — Советская этнография, 1979, №3, с. 118).

Ср.: «Превращения иногда изоморфны перемещениям» (Мелетинский Е. М., Неклюдов С. Ю, Новик Е. С., Сегал Д. М. Проблемы структурного описания волшебной сказки, с. 126).

При внимательном рассмотрении оказывается, что и локальная путь-дорога тоже часто подчиняется принципу «туда и обратно».

Пропп В. Я. Морфология сказки, с 83.

Лихачев Д. С. Литература эпохи «Слова о полку Игореве». — В кн.: Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980, с. 17, прим. 1.

Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы, с. 386.

Не случайно фольклористы отмечают совпадение некоторых функций поля и дороги. См.: Новик Е. С. Система персонажей русской волшебной сказки, с. 237; Ведерникова Н. М. Эпитет в волшебной сказке. — В кн.: Эпитет в русском народном творчестве: Фольклор как искусство слова. Вып. 4. М., 1980, с. 125.

Смирнов А. Иванушка-дурачок. — Вопросы жизни, 1905, №12, с. 60. — В данном случае мы отвлекаемся от возможных различий в терминах «судьба», «рок», «доля» (см. об этих различиях, напр.: Ярхо В. Рок. Грех Совесть. (К переводческой трактовке древнегреческой трагедии.) — В кн.: Мастерство перевода. Сб. 9. М., 1973, с. 200–230).

Ведерникова Н. М. Русская народная сказка. М., 1975,-с. 24.

Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965, с. 174.

Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики, с. 271.

Карпенко А. И. Фольклорный мотив дороги в творчестве Н. В Гоголя и Л. Н. Толстого. — Филологические науки, 1980, №1, с. 17.

Медриш Д. Н. Литература и фольклорная традиция, с. 178.

Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы, с. 254.

Медриш Д. Н. Структура художественного времени в фольклоре и литературе. — В кн.: Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974, с. 127.

Ср. в формулах заключительного благополучия, приводимых Д С. Лихачевым: «Стали жить да быть, добра наживать — лиха избывать!»; «И съехал в подсолнечное царство; и весьма хорошо живет, прокладно и желает себе и детям долговременный спокой...» (Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы, с. 254). Легко представить себе, как, оперируя этими формулами («долговременный спокой») с вульгарно-социологических позиций, можно прийти к отрицанию ценности сказочного идеала, что порой и делалось, например, во время известной дискуссии 20-х годов о народной сказке в детском чтении и детской литературе.

Путилов Б. Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Л., 1976, с. 182.

Ср. древнеиндийское поверье о том, что рождение сына освобождает отца от долга перед предками и дарует ему бессмертие (Пандей Р. Б. Древнеиндийские домашние обряды (обычаи). М., 1982, с. 83–84). И теперь, можно предположить, что в другой сказке не герой, а его сын отправится в путь-дорогу. Поэтому конец сказки оборачивается ее началом, недаром сказка, завершаясь «отсутствием событий», начинается тоже «как бы из небытия, из отсутствия времени и событий» (Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы, с. 253). Что было до начала сказки, мы не знаем. «Можно себе представить, — замечает В. Я Пропп о начальной ситуации, — что до начала действия она длилась годами» (Пропп В. Я. Морфология сказки, с. 70), и тут, опять-таки предположительно, можно добавить: длилась до тех пор, пока у отца не подросли сыновья. Получается, что до начала сказки ее путь-дорогу прошел уже в свое время старик-отец, и весь корпус волшебно-сказочных сюжетов и их вариантов дает нам цепочку поколений, как эстафету, передающих друг другу право на путь-дорогу. Только вследствие характерной для древнего сознания цикличности восприятия времени, цепочка эта замыкается в круг, поэтому передачи эстафеты как особого момента здесь не нужно: сын пойдет по той же (а не другой) дороге, что и его отец, получится не продолжение сказки, а ее вариант. Любопытно отметить, что литература (в жанре литературной сказки) размыкает этот круг, превращает фольклорную цикличность в линейность, давая не варианты, а продолжения: литературная сказка — очень часто именно сказка с продолжением и в этом «продолжении» пути-дороги героев повторяют представители следующего поколения.