Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы

Еще один гостеприимный дом, часто посещаемый Пушкиным, находился на Английской набережной и принадлежал Ивану Степановичу Лавалю. Лаваль — сын французского виноторговца. Спасаясь от революционной Франции, бежал в Россию и начал свою карьеру на новой родине скромным преподавателем Морского корпуса в Петербурге. Графский титул, которым он рекомендовался в Петербурге, Лаваль получил в благодарность за крупную денежную ссуду, выданную им будущему королю Франции, находившемуся тогда в изгнании. Однако богатство, вывезенное из Франции, было столь велико, что позволило молодому французу купить еще и один из самых роскошных петербургских особняков на престижной Английской набережной.

Но подлинная карьера графа Лаваля в России началась, когда он получил звание церемониймейстера, орден Александра Невского и чин действительного тайного советника, позволившие ему войти в большой свет Петербурга. По времени это удивительным образом совпало с романтической историей, о которой говорил весь светский Петербург. Граф обратил на себя внимание юной красавицы, внучки богатейших русских купцов Александры Козицкой. Девушка без памяти влюбилась в миловидного француза. Правда, ее родители уже присмотрели для нее видного жениха, русского посланника в Турине князя Белосельского-Белозерского, и поэтому ни о каком иноземном графе и слушать не хотели. Иностранцу отказали в приемах, а саму Козицкую едва ли не посадили под замок.

Тогда она в отчаянии решилась на смелый поступок и подала прошение самому Павлу I. Как рассказывает легенда, царь велел выяснить, на каком основании отказано французу. Мать девушки решительно заявила, что «француз чужой веры, никто его не знает, и чин у него больно мал», на что Павел I отрезал: «Во-первых, он христианин, во-вторых, я его знаю, в-третьих, для Козицкой у него чин достаточный, и потому обвенчать». После этого на Лаваля посыпались царские милости.

Если верить петербургскому фольклору, Александра Григорьевна Лаваль и в дальнейшей своей жизни была столь же решительна и самоотверженна в собственных поступках. Так, она искренне сочувствовала декабристам и, по преданиям того времени, лично вышивала для них знамя. В петербургском свете за ней закрепилось прозвище: «Лавальша-бунтарша».

После женитьбы Лаваль перестроил особняк на Английской набережной. Проект перестройки выполнил соотечественник графа архитектор Тома де Томон, также в свое время бежавший в Россию от Великой французской революции. Впоследствии, если верить преданиям, особняк Лаваля еще раз перестроил архитектор Воронихин.

В первой половине XIX века дом Лаваля стал одним из известнейших литературных салонов Петербурга. Здесь бывали Александр Пушкин, Александр Грибоедов, Адам Мицкевич, позже — Михаил Лермонтов, Федор Толстой. Дочь Лавалей — Екатерина Ивановна вышла замуж за Сергея Трубецкого, будущего руководителя декабрьского восстания на Сенатской площади. Отсюда Екатерина Ивановна последовала за мужем к месту его ссылки, в Сибирь.

В 1828 году Пушкин познакомился с Александрой Осиповной Смирновой-Россет, с ней он постоянно общался долгие годы. По-разному называли друзья эту замечательную женщину. С одной стороны она — «Смирниха», или «Смирнушка», с другой, — «Своенравная Россети», «Придворных витязей гроза», «Донна Соль». Она действительно была остра на язык, и поэтому прозвище «Донна Соль», данное ей в значении «лучшей представительницы общества», частенько воспринималось и в смысле острой приправы. Не зря поэт Востоков воскликнул однажды:

В скобках заметим, что прозвище «Донна Соль» — это всего лишь остроумный каламбур, этимологически восходящий к имени главной героини драмы Виктора Гюго «Эрнани» — Donna Sol. К русскому названию пищевой приправы это имя никакого отношения не имеет, хотя происхождение и того и другого одно и то же и напрямую связано с названием центрального тела Солнечной системы.

Но и перечисленный нами список поэтических характеристик, адресованных этой удивительной женщине, далеко не полон. Можно добавить, что некоторые считали ее «синим чулком», в то время как другие — «академиком в юбке».

По материнской линии Александра Осиповна происходила из старинного грузинского рода Цициановых. Ее отец — французский эмигрант О. И. Россет, служивщий комендантом одесского порта. В 1826 году Александра Осиповна стала фрейлиной императрицы. В число ее друзей входили Александр Сергеевич Пушкин, Петр Андреевич Вяземский, Василий Андреевич Жуковский, Александр Иванович Тургенев и многие другие лучшие представители русской культуры. Она была исключительно наблюдательна и умна, ее остроумия побаивались сильные мира сего, а ее тонкий поэтический вкус изумлял и восхищал современников.

A. O. Смирнова-Россет

Между тем она обладала сложным и противоречивым характером, что и отразилось в городском фольклоре. В петербургских великосветских салонах ее одновременно называли и «Южная ласточка», и «Северная Рекамье».

Любил Пушкин заглядывать и в дом весьма пожилой к тому времени дамы Натальи Кирилловны Загряжской. Урожденная графиня Разумовская, кавалерственная дама ордена Святой Екатерины, графиня Загряжская дожила до более чем почтенного возраста и была одной из интереснейших личностей сразу двух веков — XVIII и XIX. Она — живая «свидетельница шести царствований». По признанию Пушкина, «он ловил при ней отголоски поколений и обществ, которые уже сошли с лица земли». Наталья Кирилловна приходилась родственницей Наталье Николаевне Пушкиной по матери, и благодаря этому Пушкин мог часто встречаться с ней. Многие ее рассказы вошли в знаменитые пушкинские «Table-talk». В светских кругах Загряжская имела исключительно большой вес. Сам император Николай I не забывал время от времени посещать ее дом. И даже, говорят, при этом всегда беспокоился, как встретит его Наталья Кирилловна.

Рассказы о причудах Загряжской, в коих правду от вымысла отличить почти невозможно, не сходили с уст светского Петербурга. Так, например, искренне опасаясь смерти в свои 90 лет, она будто бы приказала своему кучеру никогда не ездить вблизи Александровской колонны. «Она же ничем не прикреплена, — говаривала она своим близким, — так и стоит, неровен час повалится и задавит».

Скончалась Загряжская в более чем преклонном возрасте, похоронили ее в Духовской церкви АлександроНевской лавры. Через сто лет после кончины графини Духовскую церковь закрыли для прихожан, а ее помещения передали сначала конторе «Ленгорплодовощ», затем спортивному клубу «Спартак» и в конце концов Кировскому заводу под жилые помещения. Большинство захоронений, представлявших художественную и историческую ценность, перенесли в другие лаврские храмы. Ныне прах Натальи Кирилловны Загряжской покоится в Лазаревской церкви.