Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

По изрытым траншеями и воронками полям Европы прошел чудовищный в своей иррациональности парад человеческого гения: танки, "Большие Берты", аэропланы и дирижабли, броненосцы-дредноуты, иприт и ток в колючей проволоке. Демонстрировали успехи физика, математика, химия, медицина, техника во всех видах. Техника правила свой бал, людские жизни шли в расчет только как топливо для непрерывно разгоравшейся топки мировой войны, которая стала "катастрофой человеческой личности. Массовое индустриальное убийство, тогда еще не ведомое никому, дало повод власть имущим уничтожать многомиллионные массы также и морально, и с социальной точки зрения, постоянно указывая, что отныне они лишь придаток всемогущей техники, которая топчет их и разрывает в клочья, оставляя им одно право — героически погибать за императора, короля, царя или за кого-то еще" [45] .

Ошеломляли и результаты войны . О каких "блистательных победах", "стратегических замыслах" и "достигнутых политических успехах" можно было говорить, обозревая растерзанную, обескровленную, отчаявшуюся Европу? За четыре года три месяца и девять дней в войну оказались втянуты 38 государств на всех континентах. Было уничтожено и искалечено 22 миллиона мужчин; столько тогда не набралось бы в Москве, Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Берлине, вместе взятых…

И за что они гибли! Снова цифры: во время третьего сражения при Ипре артиллерия союзников выпустила по противнику около миллиона (!) снарядов, обеспечив продвижение вперед со скоростью… улитки: 4 метра в час. Буквально каждый шаг солдата в атаке обходился в миллионы рублей золотом. И это "военные действия", "стратегия" и "тактика"?

"Я много раз читал, часто сам рассказывал истории о войне и сражениях, — вспоминал Марк Блок. — Знал ли я действительно — в полном смысле слова "знать", — знал ли я нутром это жгучее отвращение, прежде чем сам его испытал, прежде чем узнал, что означает для армии окружение, а для народа — поражение?" [46]

Правильнее было бы говорить о временном помешательстве человечества, давшего себя втянуть в это коллективное самоубийство. И хотя время повсеместного распространения нового мышления еще не наступило, мы можем утверждать: в результате первой мировой войны общественная мысль заработала в требуемом направлении.

"Империализм поставил на карту судьбу европейской культуры" [47] … - констатировал В. И. Ленин в "Положении и задачах Социалистического Интернационала" (1914). И предрекал, что эта война, "если не будет ряда успешных революций" [48] , может оказаться не последней.

…Как развивались события дальше, хорошо известно. В ночь на 25 октября (по старому стилю) из Петрограда заявило о себе на весь мир новое общество, первым документом которого стал Декрет о мире .

Он оказался, пожалуй, самым непредсказуемым и просто катастрофическим результатом для империалистических стратегов, "посеявших ветер". Война, доведенная ими до какого-то логического предела, в своем же горниле выковала из мечей орала.

Первому шагу Советского правительства поначалу мало кто поверил, а многие не захотели, смертельно боялись поверить. Не прошло и суток, а американская газета мрачно сетовала: "Сегодняшние новости из Петрограда являются самыми печальными. Большевики во главе с Лениным захватили власть в столице… Это новая революция. Самым серьезным аспектом положения является то, что новая власть в России провозглашает "немедленный справедливый мир" [49] .

Сколько потом клеветали на этот первый в истории человеческой цивилизации государственный Закон о мире, называя его то "тактическим отступлением" молодой Советской власти, то "ширмой для советского экспансионизма". Но только что процитированное первое , в целом еще непосредственно-эмоциональное признание буржуазной прессы говорит многое.

С самого начала — испугались , будто током поразил их клочок бумаги, отпрянули от него, как от какого-то нового "сверхоружия".

В каком-то смысле это и было сверхоружие . Декрет о мире объявлял новую войну. Длящуюся почти три четверти века, последнюю затяжную войну в истории: войну против войны.

По часам истории между двумя мировыми войнами пролетел миг. Заключенный в 1918 году мирный договор удовлетворил самые разнузданные аппетиты стран-победительниц. С побежденными немцами мало кто считался; только некоторые, наиболее дальновидные политики предостерегали против того, чтобы загонять Германию в угол: в этом случае ей ничего другого не останется, как лелеять планы реванша. Версальский договор поставил точку на войне — по оттуда же, из Версаля, побежал огонек по бикфордову шнуру, воткнутому в европейский пороховой погреб. Гореть этому дьявольскому фитилю оставалось по меркам истории всего ничего — два десятка лет.

Для мирового империализма война оказалась удачной пробой сил сразу по нескольким направлениям. Она раздразнила желания куда более острые, чем перераспределение колоний, политическое доминирование в Европе и отторжение спорных территорий. В минувшей войне милитаризм впервые заявил о себе как о влиятельной, если не главной, общественной силе буржуазного мира.

Генеральная репетиция в борьбе за настоящее мировое господство, превращение войны в глобальный политический механизм, окончательное "оформление отношений" военных с миром науки и техники — вот что империализм попробовал на вкус в 1914–1918 годах. Но только попробовал…

А тут еще одно обстоятельство прибавилось, на сей раз непредвиденное и оттого тревожное вдвойне. Рождение первого в мире социалистического государства, вызвавшее цепную реакцию революционных и национально-освободительных взрывов, однозначно определило для капиталистического мира "Цель № 1".

С точки зрения преемственности мировых войн неважно, что и вторую снова начала Германия. Не она, так любая другая развитая империалистическая держава обязательно попробовала бы еще раз . Другое дело, что Германия — униженная, поставленная на колени и, естественно, озлобленная "лучше других подходила для натравливания на соседей. Да и в самой Германии зашевелились силы, появление которых никто предвидеть не мог — не только на немецкой почве, но и вообще в мире они возникли впервые . (Справедливости ради нужно отметить приоритет Италии — но она быстро уступила "руководящую роль" Германии.)

Итак, мирной передышки не получилось. Ощущение тягостного удушья, обычно предшествующее грозе, не покидало европейцев все эти отмеренные историей двадцать мирных лет.