Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

Критическую энциклопедию фашизма еще предстоит дописывать. "Раковую опухоль XX века" продолжают изучать под самыми различными углами зрения: как идеологию, массовую психологию, политическую практику, даже как общественную психопатологию… И, конечно, постоянно в центре внимания писателей фашизм как война . Даже не военная агрессия гитлеровской Германии, а сам он, фашизм, как социальное явление, повенчанное с войной изначально.

Неудивительно, что в тогдашней Европе милитаристы всех мастей, которым не терпелось заварить новую кровавую кашу, как по команде, обратили свои взоры к Германии. С самого начала легко было разглядеть "волчий оскал" вчерашнего ефрейтора с усиками кисточкой. "Волк" — так его, кстати, звали в 20-е годы (отсюда и страсть к "волчьим" названиям ставок: "Вервольф", "Вольфшанце"…). Не видеть звериного взгляда, голодно рыскавшего по европейским "окрестностям", могли только близорукие политиканы, во что бы то ни стало стремившиеся разыграть "германскую партию".

Писателей так просто не провести; с первых же своих произведений антифашистская литература одновременно стала и подчеркнуто антимилитаристской. Правда, пришлось отказаться от привычных заклинаний: "искусство вне политики", "непротивление злу насилием" и т. п.

Великий писатель-гуманист Томас Манн за четыре года до войны призывал коллег обратить внимание на "буйную энергию нацизма, с какой он собирается разгромить мир, стесненный, к своей невыгоде, нравственными запретами, и стать его повелителем". В том, каков будет результат, Томас Манн не сомневался: "Это война, всеобщая катастрофа, гибель цивилизации. Я твердо убежден, что ни к чему другому активная философия этого человеческого типа привести не может, и потому счел своим долгом заговорить о нем и об угрозе, которая от него исходит… Сегодня нужен гуманизм воинствующий , гуманизм, который открыл бы в себе мужество и проникся бы сознанием того, что принцип свободы, терпимости и сомнения не должен допустить, чтобы его эксплуатировал и топтал фанатизм, у которого нет ни стыда, ни сомнений" [53] .

Общеевропейская гуманистическая культура, символом и олицетворением которой был немецкий писатель, бралась за оружие. В арсеналах литературы его хватало. Писатели-реалисты оперативно "творили с натуры", не гнушаясь чистой публицистикой (мы еще увидим, и не раз, как она работает в кризисные времена), фантастам же оставалось заняться своим привычным делом. Им предстояло глубже заглянуть "внутрь" феномена фашизма, чтобы, как писал Пастернак, "за поворотом, в глубине", разглядеть будущее. Фашизма и всего человечества.

Сегодня, перечитывая книги полувековой давности, я не перестаю поражаться. До чего все точно, в самую десятку! А если что не сбылось, так это наше счастье: пронесло, кануло в прошлое как неудачный прогноз научной фантастики. Может быть, в том их и заслуга, книг-неудачниц, что вовремя обратили на себя внимание, предупредили, растревожили душу. Не сбылось, потому что не дали сбыться…

Устарели нынче те первые пророчества? Как сказать. Конечно, им не дано было произвести переворот в умах до начала битвы, не смогли они оказать воздействия и на последующий ее ход. Не предотвратили войну… Правда, никаким книгам это пока не удавалось. Однако кто-то же их читал! И разве уверенно скажешь, что порой решало исход боя: количество и оснащение дивизий или моральные качества, дух солдат?

Книги свой солдатский долг выполнили честно. Как дозорные, успели протрубить тревогу, как пограничники — выстрелить по наступающему врагу.

Впрочем, самые первые тревожные сигналы были одиночными и слишком слабыми, чтобы на них обратили внимание.

Да и картины рисовались чересчур мрачные, читающая публика инстинктивно старалась их не замечать. Что поделать, время не располагало к утопическим грезам, оно, по словам критика, "было насыщено мрачными воспоминаниями о минувшей войне, заполнено сциентистской заумью в науке и модернистской в искусстве; воображение дополнительно подстегивалось пугающими образами диктаторов, рвавшихся к власти в европейских странах. Для утопий не хватало оперативного духовного простора, свежего воздуха, без которых немыслимо построение Нового Иерусалима" [54] .

Намек на новозаветную книгу Откровение, иначе называемую Апокалипсисом, не случаен: в промежутке между мировыми войнами любые апокалиптические фантазии уступали по силе воздействия реальным воспоминаниям. Вот и получилось, что обращенным в ближнее будущее пророческим видениям никто не верил.

Вскоре после заключения Версальского мира, когда и Париже еще продолжался торг над поверженной Германией, никому не ведомый американский автор Мило Хастингс выпустил любопытный роман "Город вечной ночи" (1920). В XXII веке Германия развязывает еще одну мировую войну и снова ее проигрывает. Но уже в агонии строит подземную крепость в Берлине, откуда по-прежнему являются на свет планы переустройства мира в общепланетную прусскую казарму. К счастью, в подземный город проникает агент Всемирного правительства, и в финале Германия окончательно капитулирует.

Такой вот любопытный "антик". Он интересен по только тем, что это первая ласточка из долгой серии антигерманских романов-предупреждений 20 — 30-х годов; число их, естественно, будет расти по мере приближения войны. Но роман Хастингса — это прообраз еще и целого мощного направления в западной фантастической литературе. Ведь за сюжетом вполне в духе военных сценариев, о которых шла речь, проступает схема доселе невиданная. Позже появятся построенные по этой схеме знаменитые романы Евгения Замятина, Хаксли и Оруэлла — и в литературу войдет термин антиутопия .

Думаю, одним из ее пионеров был Мило Хастингс. Можно позавидовать его писательской интуиции, безошибочно связавшей антиутопию с германским милитаризмом.

"Фашизм — это не идеология, но что-то более глубинное" [55] , - отмечал в одном из своих репортажей с континента военный корреспондент английской газеты "Обсервер". Было это перед самым концом второй мировой войны. Корреспондента звали Эрик Блэйр, и спустя несколько лет он станет известен во всем мире как автор величайшей антиутопии XX века. Правда, подписана она будет уже его литературным псевдонимом: Джордж Оруэлл…

Но я забегаю мыслью вперед; придет черед и Оруэлла.

Вернемся к книге Хастингса. То, что в подземной крепости обосновались фашисты, сомнений нет, хотя само слово, разумеется, в романе не произнесено. Задолго до "О дивный новый мир" (1932) Олдоса Хаксли безвестный американский автор догадался о далеко идущих планах идеологов "нового порядка" по биологическому выведению каст — правителей, солдат, рабов. По тем временам размышлять об этом могла только фантастическая литература; однако хорошо известно, что позже евгеникой всерьез заинтересовалась верхушка третьего рейха.