Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

Итак, ближайшие военные приготовления гитлеровской Германии были как на ладони. Существовали еще глобальные, долгосрочные планы, но о них никто, кроме их авторов, не знал.

Так уж и никто?

В 1937 году лондонское издательство "Виктор Голланц" выпустило книгу никому не ведомого автора Марри (Мюррея) Константина "Ночь свастики". Ее забыли быстро, хотя, перечитывая это произведение сегодня (переиздано в 1985 году), не перестаешь удивляться. Как же могло случиться, что не заметили? Еще тогда — вовремя?

Лишь совсем недавно приоткрылась тайна авторства удивительной книги. Все, кто писал о ней ранее (автор этих строк не составляет исключения), были уверены, что написал роман мужчина. Однако выяснилось, что под мужским псевдонимом скрывалась писательница Кэтрин Бурдекин; она, по словам открывшего ее авторство американского исследователя Роберта Кроссли, "более, чем кто другой из авторов утопий, пережила почти полное забвение" [78] .

Я был бы рад включить и ее в досье, но по сей день мои сведения о ней ограничиваются лаконичными датами жизни: 1893–1963. Почти полвека и они отсутствовали, а саму книгу невозможно было достать даже специалистам. А жаль. Если бы массовый читатель предвоенной поры отнесся к ней повнимательнее, то для многих не были бы неожиданными первые шаги по реализации кошмарных фантазий писательницы, предпринятые прототипами ее "героев". Люди, по крайней мере, были бы вооружены надежным знанием, чем эти шаги грозят.

…Почти семь столетий мир под властью фашизма. После успешной Двадцатилетней войны они делят территорию с союзниками-японцами. Цивилизации в нашем представлении больше нет; в германской оккупационной зоне, например, на ее развалинах воздвигнуты новые феодальные замки. Евреев уничтожили поголовно, похоже, та же участь ожидает христиан (снова гонимые, они тайно собираются в пещерах…). Все виды искусств, кроме музыки, запрещены.

Самые страшные страницы книги связаны с положением женщины в этом "тысячелетнем рейхе". О браке, любви, материнстве забыто напрочь. Единственное послабление мужчинам — разрешен гомосексуализм; женщины, согласно официальной идеологии, лишены души, и к ним относятся как к бездушным тварям, скоту для размножения. Сразу после рождения младенцев мужского пола у матерей отбирают, чтобы воспитывать в специальных интернатах. Родившихся девочек ждет судьба их матерей: обритые наголо, они всю жизнь проведут в клетках, постоянно будут недоедать, и от них еще потребуют беспрекословного повиновения хозяевам-мужчинам. Те иногда нарушают "устав нравов" и насилуют рабынь — но это так, мелкий проступок, на который начальство смотрит сквозь пальцы.

Не менее обстоятельно описана политическая и идеологическая структура "нового порядка". Вся власть в германском секторе принадлежит возрожденному военно-религиозному тевтонскому ордену (вспомнили и его!). Центральный догмат повсеместно внедренного культа Святого Адольфа гласит: Гитлер, которого миф рисует двухметровым, голубоглазым и светловолосым нордическим красавцем, давшим обет безбрачия, не был рожден смертной женщиной и не умер. Он будто бы явился на свет прямо из головы бога-громовержца, а, в возрасте тридцати лет живым вознесся на небо, предварительно основав на земле Священную империю.

"Вы должны уяснить себе, что вы на целое столетие являетесь представителями великой Германии и знаменосцами национал-социалистский революции в новой Европе. Поэтому вы должны с сознанием своего достоинства проводить самые жестокие и самые беспощадные мероприятия, которых требует от вас государство" [79] . Это уже не фантастика, так звучит 6-я из "Двенадцати заповедей поведения на Востоке", приобщенных к прочим обвинительным материалам Нюрнбергского процесса. Заповеди составлялись при активном участии Геринга, ну а как они были усвоены, старшее поколение знает на собственном опыте…

Только после окончания войны, после Нюрнберга, когда был приоткрыт покров над сверхсекретными планами "Ост" и "Барбаросса" [80] , стало возможным в полной мере оцепить интуицию автора "Ночи свастики". Кэтрин Бурдекин все предвидела верно, но… в 1937 году все это приняли за чистую фантастику (как и похожий рассказ американца Стэнли Кобленца "Повелитель Трамерики" и многие другие произведения). Слишком дико, чтобы принять всерьез.

Да и обстановка в Европе менее всего располагала к фантазиям. События разворачивались столь стремительно, что перед их динамикой бледнели самые головокружительные сюжеты фантастов.

В год выхода романа "Ночь свастики" кресло премьер-министра Англии занял Невилл Чемберлен. Годом позже, осенью, состоялся мюнхенский сговор, и в Германии окончательно утвердились в мысли: Европа никуда не денется, теперь уступит. Тем не менее в новогоднем обращении к нации 1 января 1939 года Гитлер клятвенно заверял: "Германское правительство охвачено лишь одним желанием — сохранить мир, чтобы в предстоящем году удалось привести события ко всеобщему примирению" [81] .

И ведь нашлись политики, поверившие клятвам уже зарекомендовавшего себя лжеца и провокатора. 9 марта английский посол в Берлине телеграфирует министру иностранных дел правительства Его Величества лорду Галифаксу: "Гитлер сам участвовал в мировой войне, и он решительно против пролития крови и гибели немцев" [82] . В тот день Германия направляет ультиматум Праге, требуя "согласия" на полную оккупацию страны. Через неделю оккупирована Чехия (где, как мы помним, незадолго до этого умер писатель, предвидевший всю эту ситуацию чуть ли не до деталей)…

Прежде чем перейти к фантастике военных лет, хотелось бы обратить внимание на другую крайность, существовавшую в литературе накануне войны: излишнее доверие к фантастике утешительной , обещавшей, что все как-нибудь обойдется и гроза пройдет стороной.

Я бы покривил против исторической правды, если бы ограничил разговор об отечественной довоенной фантастике яркими антифашистскими книгами Эренбурга и Алексея Толстого (можно вспомнить и редкие заходы на ее "территорию" других видных прозаиков — Виктора Шкловского, Вячеслава Иванова, Валентина Катаева). К сожалению, в то время уже успела обособиться и утвердиться совсем иная "научная" фантастика. Ее горизонты оставались недалекими — в прямом и переносном смысле.

Об этом написано много [83] , и я лишь кратко очерчу сложившуюся к концу 30-х годов ситуацию.

О смелых идеях Алексея Толстого, "летящей" фантазии Александра Грина и даже об успехе раннего Александра Беляева в то время вспоминать было как-то неудобно. На смену первопроходцам заспешили эпигоны, популяризаторы-очеркисты, фактически изгнавшие из научно-фантастической литературы художественность . Под их пером она превращалась просто в уныло-дотошные популярные лекции для школьников. Породила "фантастика ближнего прицела" и свою разновидность военных сценариев — и вот в них, напротив, воображение отдельных романистов не сдерживал никакой здравый смысл. Этому способствовали и сложившиеся тогда настроения шапкозакидательства, обещания быстрой и сокрушительной, а главное — почти бескровной победы над врагом. Фантастам оставалось только нарисовать какое-то очередное "сверхоружие", с помощью которого обещанные чудеса казались более реальными. Иные варианты в годы сталинского режима никто разрабатывать не рискнул.