Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

И в заключение — два слова еще об одной книге. Ищет ответов на вопросы, заданные Робером Мерлем, и героиня романа Бонды Макинтайр "Змей снов" (1978). Бродячей целительнице, врачующей с помощью особых "гипнотических" змей, нельзя поддаваться малодушию, постоянно искать какой-то выход призывает профессия, долг. Не задумываться, а просто ходить от поселения к поселению, раскинувшихся в радиоактивной бескрайней пустыне, и лечить, лечить, благо страждущих тысячи…

Благородный порыв — однако разум все ставит с ног на голову. Ибо что за смысл лечить отдельных выживших — скорее всего обреченных, когда лечить-то нужно было раньше и все общество целиком! Героине романа Макинтайр сочувствуешь, но выхода все равно не видно. Почему я завершаю рассказ этой книгой? Она напоминает об эмблеме международного движения врачей. Змея душит в кольцах бомбу… Справится ли та змея со своим и нашим врагом?

6 августа 1985 года в сороковой раз скорбно поплыл колокольный звон над площадью в Хиросиме, где установлен монумент погибшим.

Сорок лет — и менее пятидесяти минут высветил индикатор атомных часов, продолжавших отсчет и после взрыва. Если точно, то сорок восемь минут прошло — новой атомной эры. Чтобы сравнение было наглядным, вспомним обратный отсчет: за это же время до Хиросимы близилась к развязке русско-японская война, авиации не исполнилось и двух лет, а вершиной военной техники были отравляющие газы и ток в колючей проволоке…

И все сорок лет не гас огонь в лампадке, зажженный японским крестьянином Тацуно Ямамото от пламени атомного костра, в котором сгорел его дом вместе с родными. Ровный язычок пламени не только напоминает о погибших тогда, по и возвращает нас к положению нынешних хибакуся (так называют в Японии тех, кто носит атомное проклятие в своих костях, тканях, генах). "Кровоточащей раной человечества" назвал Хиросиму писатель Кэндзибуро Оэ: "На ее искромсанном теле прорастают два побега: надежда на возрождение человечества и угроза его полного гниения" [96] .

Память о Хиросиме особого рода.

Можно сказать, взрыв достал всех нас — и живших тогда, и появившихся на свет позже. Даже те, кто ни разу в жизни не ступал на землю Японии, хранят в сознании образы с фотографий, из книг и фильмов. Скелет "атомного дома" на холме. Изящную строгую арку монумента в честь погибших. Бумажных журавликов, которых посылали в Хиросиму дети всего мира в надежде спасти девочку, умиравшую от лучевой болезни.

Звонит колокол, и ровно горит свеча-память. Но не все, оказывается, слышат и видят. Не хотят…

В стране, руководство которой осуществило варварское жертвоприношение 100 тысяч японцев, трагический "юбилей" Хиросимы был встречен подчеркнутым молчанием. Никаких комплексов, не разбередила душу больная память, и безмятежно дремала совесть. Никто из высших правительственных чинов — ладно бы извинился! — не высказал даже приторно-официального сожаления по поводу случившегося сорок лет назад.

Зато с голливудским размахом отпраздновали годовщину другого события — первого испытания атомной бомбы. Было множество юбилейных статей, банкетов, в пустыне Аламогордо к торжественной дате открыли музей, куда водили специальные экскурсии школьников…

В хоре славословий и звоне патриотических фанфар лишь очень тонкий слух настроился бы на тревожную короткую ноту: газета "Нью-Йорк таймс" словно нехотя процедила, что "спустя 24 дня после эксперимента под кодовым названием "Троица" две небольшие по нынешним понятиям примитивные атомные бомбы разрушили два японских города, унеся 106 тысяч человеческих жизней" [97] . И все.

Так отписались за Хиросиму, попутно еще почти вдвое занизив число жертв. А о том, что накануне памятной даты покончил с собой бывший штурман "летающей крепости" В-29 Пол Брегман, принимавший участие в атомной бомбардировке Нагасаки, большинство американских газет вообще не сочло нужным оповестить читателей даже абзацем.

Зато почти все крупнейшие печатные издания поместили слова отставного бригадного генерала ВВС шестидесятидевятилетнего Пола Тиббетса: "Хиросима? Если бы это надо было повторить, я снова предпринял бы полет… Могу подтвердить и сегодня, сорок лет спустя после того, как я сбросил бомбу: я нисколько не сожалею об этом. Воспоминания о том, что я сделал, не вызывают у меня никаких угрызений совести. У меня за все эти сорок лет не было ни одной бессонной ночи" [98] .

Так что — совсем не заметили ? В том-то и дело, что нет, не прошел бесследно мрачный "юбилей" и в США. Только уж очень странно и двусмысленно его отмечали.

На фоне официального молчания поражает беспрецедентная вспышка активности американских писателей-фантастов. Только за 1985 год опубликовано около трех десятков книг, посвященных атомной войне. И еще половину этого количества — в предыдущем, 1984-м. Много это или мало? Оценка зависит от учета всех факторов.

Читатель этой литературы приучен к другим "фантастическим" цифрам: ежегодно на книжный рынок США выбрасывается около полутора тысяч отдельных названий фантастики. Да и убедились мы уже, что тема далеко не нова. Все так. Но большинство книг, о которых ранее шла речь, создано два, три десятилетия назад. Тогда американская фантастика действительно испытывала тревогу за будущее человечества — и книги выходили яркие, страстные, бередящие душу. Тогда создавали свои лучшие вещи Брэдбери, Шют, Миллер.

Времена изменились. И сегодня те водопады американских научно-фантастических книг, что обрушиваются на читателей во многих странах мира, менее всего придет в голову ассоциировать с такими понятиями, как "гражданская ответственность" или "политическая активность". (Если и вспоминается, то активность иного рода — с очевидным креном вправо.)

Разумеется, постатомные сценарии пишутся и по сей день. Но в большинстве случаев как-то вяло, неинтересно, равнодушно "пугают" читателя нынешние авторы. Тем более заметен всплеск 1984–1985 годов.

Выходит, и американскую фантастику — как минимум, ту часть ее, о которой идет речь, — не миновал хиросимский синдром". Множество мелких деталей говорит за это, но достаточно одного веского доказательства — тех поистине героических усилий, которые были предприняты с целью скрыть его симптомы! В Вашингтоне, судя по всему, были настроены решительно; ни в коем случае нельзя было допустить повторения другого синдрома — вьетнамского.

Скрывали по-разному: холодным резонерством, вызывающе злой и даже агрессивной бравадой, развязным шутовством. Ядерную войну на все лады расхваливали и оправдывали, утешали радостной перспективой гарантированного выживания в ней, строили изощренные, по большей мере утопические проекты ее предотвращения. Ну и, наконец, масс-культура по старинным рецептам не преминула использовать атомные ландшафты как место действия авантюрного боевика, мелодрамы или фарса.