Нина Меднис - Венеция в русской литературе

См.: Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С. 745.

Там же. С. 743.

Бродский И. Трофейное // Иностранная литература. 1996. № 1. С. 242.

В обрисованном нами контексте не кажется случайным воспоминание о Венеции в предчувствии или в момент смерти, настигшей человека вдали от Италии. В русской культуре есть удивительный пример такого сопряжения кажущихся случайными событий. А. Тепин в воспоминаниях о В. И. Сурикове пишет: «Смерть Василия Ивановича Сурикова была столь неожиданной, что до сих пор ей как-то не веришь. Еще за несколько дней до кончины он просил показать ему снимки „Млечного пути“ Тинторетто и между приступами кашля говорил об искусстве» ( Суриков В. И. Письма. Воспоминания о художнике. Л., 1977. С. 190). Для мемуариста эти два факта — желание взглянуть на репродукцию Тинторетто и скорая смерть — никак не связаны. Не зафиксированы какие-либо высказывания самого В. И. Сурикова относительно смерти в Венеции. Но в одном из его писем есть слова о Тинторетто как точном выразителе своего мира и своего времени: «Кто меня маслом по сердцу обдал, то это Тинторет. Говоря откровенно, смех разбирает, как он просто неуклюж, но как страшно мощно справлялся с портретами своих краснобархатных дожей, что конца не было моему восторгу. Все примитивно намечено, но, должно быть, оригиналы страшно похожи на свои портреты, и я думаю, что современники любили его за быстрое и точное изображение себя» (Там же. С. 65–66).

Творческая мощь Тинторетто совпала по времени с расцветом Венецианской республики, и сама его личность, активная, целеустремленная, отражает в себе исторический характер Венеции. В Тинторетто, в его творческих порывах, запечатлена не смерть, но жизнь, и, возможно, именно это требовалось В. И. Сурикову незадолго до кончины. Трудно сказать, насколько в сознании русского художника связывалась через Тинторетто неизбежная в его состоянии мысль о смерти с мыслью о жизни в Венеции, но не менее трудно представить, что рядом с именем Тинторетто в его памяти не прозвучало имя — Венеция. В любом случае, объективно такое сцепление возникло, и смысл его в общем контексте русской литературной венецианы совпадает с утверждением амбивалентности жизни и смерти в Венеции.

Вечер памяти Бродского: Стенографическая запись // Интернет: http://www.art.spb.ru/lit/brodsky_memory_evening.html

Лифарь С. С Дягилевым. С. 173.

Гёте И. В. Собр. соч.: В 10 т. М., 1980. Т. 9. С. 50.

В поэзии конвергентность данных мотивов четко обозначилась уже в «Венецианской ночи» И. Козлова и в стихотворении Д. Ознобишина «Гондольёр» (1840). Далее она неизменно присутствует в поэтической венециане на протяжении двух веков.

По поводу модификации данной формулы во втором стихотворении «Венеции» З. Г. Минц писала о типичном для Блока ассоциативном смещении «Христос — Иоанн Креститель», сохраняющем семантику жертвы. См.: Минц З. Г. Лирика Александра Блока. Тарту, 1975. С. 114.

Мандельштам О. Избранное: В 2 т. М., 1991. Т. 2. С.233.

В русской литературной венециане в целом обряд обручения дожа с Адриатикой впервые описал в путевых заметках П. А. Толстой. См.: Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе, 1697–1699. М., 1992. С. 101–102.

Показательно в этом отношении у Ф. Тютчева слово воевода , употребленное как синоним слова дож . Оно достаточно убедительно говорит о российской фоновой ориентации поэта.

Лотман Ю. М. Смерть как проблема сюжета // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 419.

Авторы литературной венецианы не обошли вниманием еще один локус, устойчиво связанный со смертью, — тюрьму и Мост вздохов. Поражающая воображение близость тюрьмы к Пьяцце и Дворцу дожей делает семантику образов, связанных с этим мрачным местом, очень прозрачной и одноплановой. Сама эмпирическая соположенность здесь буквально кричит о неразрывности праздника и смерти, а литература только подхватывает эти уникальные реалии. По этой причине мы не сочли нужным рассматривать данный круг образов и ограничиваемся указанием на отдельные произведения русской венецианы, в которых представлен указанный фрагмент венецианского мира, — это «Venezia la bella» А. Григорьева, «Мост вздохов» К. Романова, «Венеция» П. Пруцкова, «Охранная грамота» Б. Пастернака…

Буланин Д. М. Переводы и послания Максима Грека. Л., 1984. С.198.

Там же. С. 198.

Ольшевская Л. А., Травников С. Н. «Умнейшая голова в России…» // Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе, 1697–1699. М., 1992. С. 290.

Там же. С. 6.

Там же. С. 51.

Там же. С. 52–53.

Фонвизин Д. И. Сочинения, письма и избранные переводы Дениса Ивановича Фонвизина. СПб., 1866. С. 495. В таком отношении к Венеции можно усмотреть психологический след недавней болезни Д. И. Фонвизина, но и другие города часто оцениваются им более чем сдержанно. «Фонвизин не любитель приключений, пишет А. Стричек, — он судит о городах по бытовым удобствам, которые они предоставляют путешественнику. Его души не коснулось дыхание романтизма, развалины замков и извилистые улочки средневековых городов вызывают у него отвращение» ( Стричек А. Денис Фонвизин: Россия эпохи Просвещения. М., 1994. С. 414).

Там же. С. 495.

Подробнее об итальянских комедиях в репертуаре русского придворного театра этого времени см.: Presenti M. C. Arlechino e Gaer nel teatro diletantesco russo del Settecento. Milano, 1996.

Итальянские комедии и интермедии, представленные при дворе имп. Анны Иоанновны в 1733–1735 гг. / Сост. В. Н. Перетц. Пг., 1917. С. 182.

Там же. С. 322.

Там же. С. 323.

Всеволодский В. История русского театра. Л.; М., 1929. Т. 1. С. 153.

Хемницер И. И. Полное собрание стихотворений. М.; Л., 1963. С. 342.

Пастушенко Л. М. Драматургия Хераскова: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1974. С. 6.

Там же. С. 4.

Херасков М. М. Избр. произв. Л., 1961. С. 249.

Апсит Т. Н. К вопросу о происхождении «Повести о Францеле Венециане» // Сибирская археография и источниковедение. Новосибирск, 1979. С. 68.

Там же. С. 59.

См. об этом: Апсит Т. Н. Повесть о Францеле Венециане — памятник русской литературы первой трети XVIII века: Автореф. дис… канд филол. наук. Л., 1985. С. 7–12.