Михаил Андреев - Метасюжет в театре Островского

Похожим образом организована и вторая группа пьес (см. схему). По прямой линии от «Бедной невесты» происходят «Воспитанница», «Грех да беда на кого не живет», «Бесприданница», «Трудовой хлеб» и отчасти «Бешеные деньги» (где нет трагических обертонов, характерных для этой линии, но налицо разительное сходство с «Грех да беда…»). Если в сюжетной ситуации «Бедной невесты» снять родительское принуждение и альтернативность женихов, то мы получим «В чужом пиру похмелье». Преобразование нежеланного жениха в желанного превращает эту пьесу в «Тяжелые дни» и в «Лес» (в последнем случае, естественно, только в части любовной коллизии). Устранение культурного барьера между женихом и невестой дает такие пьесы, как «Старый друг лучше новых двух» и «Поздняя любовь». Если, с другой стороны, из сюжета «Бедной невесты» убрать тему «ошибки чувства» и, соответственно, нравственной недостойности героя–избранника, то мы получим «Шутников», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Не всё коту масленица» (хотя во всех пьесах этой подгруппы сохраняются следы образа «слабого героя», генетически восходящие к Меричу). Даже стоящие на первый взгляд несколько особняком «Доходное место» и «Пучина» по праву занимают здесь свое место: это те же «Шутники» и «Не было ни гроша», но с перенесением денежных трудностей женихов из предсвадебного в послесвадебный период и с изменением нравственных характеристик героинь (значительным, впрочем, только в случае Глафиры из «Пучины»).

Переход из группы в группу осуществляется с помощью простой перемены знаков («богатство» на «бедность» или наоборот) — это утверждение, которое могло бы показаться пустой игрой с формальными конструкциями, подтверждает своими пьесами сам Островский. Мы видели, как «богатые невесты» превращались по ходу действия в «бедных» (в таких пьесах, как «Богатые невесты», «Последняя жертва», «Красавец мужчина», отчасти «Волки и овцы»), одновременно принимая правила игры, диктуемые их новой ролью. Как «бедные» превращались в «богатых», мы также видели («Сердце не камень», «Невольницы»). Нам знакомы пьесы, в которых обе эти сюжетные схемы сосуществует и контактируют в общем драматическом пространстве («Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Поздняя любовь», «Трудовой хлеб», «Волки и овцы»). Одним словом, две группы пьес Островского — системы, открытые друг навстречу другу и друг в друга перетекающие.

По своему семейному положению «бедная невеста» — либо сирота («Воспитанница», «Лес», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб), либо дочь небогатой вдовы или вдовца (матери она лишена в четырех пьесах: «В чужом пиру похмелье», «Шутники», «Пучина», «Поздняя любовь», — в семи у нее нет отца). Лишь однажды, в «Бешеных деньгах», она имеет обоих родителей, но, как мы уже отмечали, в действии принимает участие только мать Лидии. Так или иначе ее сиротство маркировано, сиротство полное или частичное, и это тем более показательно, что функциональным оно не является. В ходе действия ровным счетом ничего бы не изменилось, обладай героиня полным комплектом родителей. Столь же безразлично для организации действия и социальное положение семейства героини (оно может быть мещанским, купеческим, чиновничьим, даже аристократическим). Даже характер отношений внутри семьи не является чем‑то принципиальным. Значимы для сюжета только отношения вовне — с героем, система этих отношений, только в ней можно обнаружить механизм сюжетной вариативности.

Скажем, в «Бедной невесте» между матерью и дочерью лежит пропасть взаимного непонимания (ввиду их различного культурного и нравственного статуса), но существенно не это: существенно, что та же причина определяет отношения дочери и жениха. «Старый друг лучше новых двух» дает совершенно другую картину отношений внутри семьи (мать и дочь прекрасно понимают друг друга), среда также меняется, но различия в сюжете возникают благодаря тому, что герой (ничем не отличающийся от Беневоленского из «Бедной невесты») и героиня равны по всем (кроме имущественного) показателям — в итоге аналогичная развязка предстает как благополучная, во всяком случае, устраивающая обе стороны. Так же соотносятся между собой «В чужом пиру похмелье» и «Тяжелые дни». А если в «Старом друге» поменять характеристику героя, то мы окажемся в сюжетной ситуации «Доходного места» или «Пучины». Разумеется, возможны и дополнительные вариации (скажем, наличие или отсутствие соперников, положительность или отрицательность их наличия и т. п.), но основной набор сюжетных возможностей всё же определяется соотношением внутри центральной пары персонажей, при том, что диапазон решений и здесь строго ограничен: герой и героиня либо равны, либо неравны друг другу.

Если единственной устойчивой характеристикой героини из пьес группы «бедная невеста» является ее сиротство (что ввиду нефункциональности такого семейного определения говорит о каких‑то иных, более глубоких и менее рациональных, мотивировках, чем сюжетные, — либо фольклорных, что также возможно, либо жанровых, что всего вероятнее и к чему мы еще вернемся), то в группе «богатых невест» такой характеристики у нее нет. Здесь, скорее, прослеживается тенденция к сохранению полномасштабного семейства (обоих родителей героиня имеет в «Свои люди — сочтемся!», в «Бедность не порок» и в «Пучине»; в «Не свои сани не садись» отец вдов, но функции матери принимает на себя тетка, в «Правда — хорошо, а счастье лучше» — бабушка). У «богатой невесты» есть только всегда равная себе сюжетная функция: она либо становится жертвой охотника за приданым, либо идет под венец с милым ее сердцу бедняком. Столь же мал набор ролей у «бедной невесты»: либо она выходит замуж за избранника, либо, разочаровавшись в нем, отдает руку жениху по принуждению (богатому старику, нечистому на руку чиновнику, спившемуся приказному).

Формальная классификация среди героев театра Островского (т. е. среди мужских персонажей, непосредственно причастных к любовной коллизии) осуществляется по принципу «желанный/нежеланный жених» (иначе говоря, опять же в прямой зависимости от отношения к ним героини). Это отношение может быть ошибочным: «богатая невеста» способна увлечься «охотником за приданым» («Не в свои сани не садись», «Не сошлись характерами», «Последняя жертва», «Красавец мужчина»), «бедная невеста» — полюбить человека безответственного и пустого, «слабого героя» («Бедная невеста», «Воспитанница», «Горячее сердце»). Между двумя этими отрицательными полюсами и располагается весь мир героев Островского в его содержательной характеристике: его абсолютно положительные персонажи (Митя в «Бедности не порок», Гаврило в «Горячем сердце», Платон в «Правда — хорошо, а счастье лучше») начисто лишены меркантильных побуждений и не способны предать свою любовь — они создаются, иными словами, при помощи элементарного изъятия главного признака, описывающего «охотника за приданым» (меркантилизм) или «слабого героя» (неверность), и тем самым структурно с ними связаны (не случайно, во всех трех случаях они формально находятся в сюжетной ситуации «охоты за приданым», а «слабость» в них проявляется в виде полной социальной беззащитности). Градации внутри группы положительных персонажей основаны на степени «слабости» и силе чувства; здесь же пролегает и граница, разделяющая персонажей положительных и отрицательных, — граница весьма зыбкая и допускающая значительные колебания в обе стороны. Чуть больше слабости и чуть меньше чувства, и вот перед нами уже Гольцов из «Шутников» или Баклушин из «Не было ни гроша, да вдруг алтын». От Баклушина недалеко до Жадова («Доходное место») и Кисельникова («Пучина»), а от них рукой подать до Мерича («Бедная невеста») или Леонида («Воспитанница»). Последними в этом ряду стоят Васютин («Старый друг лучше новых двух») и Беневоленский («Бедная невеста»).