Валентин Дмитриев - ПО СТРАНЕ ЛИТЕРАТУРИИ

В этом сборнике пять сказок: «Об Иване — молодом сержанте», «О Шемякином суде», «О Рогволоде и Могучане-царевичах», «Новинка-диковинка» и «О похождениях черта-послушника».

По поводу этой книги директор канцелярии III отделения департамента полиции Мордвинов сообщил 7 декабря 1832 года шефу жандармов Бенкендорфу: «Наделала у нас шума книжка, пропущенная цензурой, напечатанная и поступившая в продажу. Заглавие ее — «Русские сказки Казака Луганского». Книжка написана самым простым слогом, вполне приспособлена для низших классов, для купечества, солдат и прислуги. В ней содержатся насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдат, и проч. Я принял смелость поднести ее его величеству, который приказал арестовать сочинителя и взять его бумаги для рассмотрения».

Все экземпляры «Русских сказок», оставшиеся у книгопродавцев в Москве и Петербурге, были конфискованы.

Нет ничего удивительного в том, что эта книжка, безобидная на вид, привела Николая в раздражение. В первой же сказке автор издевался над царем Дадоном, который царствовал, «как медведь в лесу дуги гнет», и чьи придворные были «взяты из грязи да посажены в князи», будучи «велики телом, да малы делом, а кто посмышленее — все плуты». Герой этой сказки, Иван-сержант, выполнив все непомерные требования коварного Дадона, расправился с ним, и сам был провозглашен царем, хоть был «без роду, без племени».

В сказке о Шемякином суде речь шла о воеводе, чье имя в фольклоре стало символом несправедливости.

Здесь был усмотрен намек на николаевские суды с их взяточничеством.

От полицейской расправы уцелело всего несколько экземпляров книги.

Автор «Русских сказок» познакомился с Пушкиным, стал его другом, был вызван к его смертному одру (по образованию Даль был врачом). Надолго пережив поэта, он сделался выдающимся лексикографом и этнографом, составил сборник «Пословицы русского народа» и «Толковый словарь живого великорусского языка» в четырех томах, работе над которым посвятил свыше 50 лет и который до сих пор не утратил научной ценности.

15 июня 1830 года друг Пушкина князь П. А. Вяземский сделал такую запись в дневнике:

«Был у меня поэт-литератор, молодой Перец или Перцов, принес свою книжку «Искусство брать взятки».

В шутке его мало перцу, но в стихах его шаловливых, которые Александр Пушкин читал мне наизусть, много перца, соли и веселости. Он теперь, говорят, служит при «Северной пчеле».

Речь в этой записи шла об Эрасте Петровиче Перцове (1804—1873), а полное название книжки: «Искусство брать взятки. Рукопись, найденная в бумагах Тяжалкина, умершего титулярного советника». Она состоит из пяти лекций, где с большим знанием дела описываются различные виды мздоимства, а также способы вымогательства и вручения взяток.

Книжка была издана от имени некоего Тяжалкина.

Фамилия мнимого автора явно перекликалась со словом «тяжба», т. е. гражданское судебное дело. Прямая связь тут была и со словами «сутяга», «сутяжничать».

В начале книжки от лица ее издателя, подписавшегося «-ъ -ь», сообщалось, что «когда покойный Тяжалкин в последнее время жизни своей оказался под следствием, то не придумал лучшего средства расположить к себе людей, от коих зависела его участь, как вызовом читать их детям лекции об искусстве брать взятки; долговременная практика ручалась за его теоретические познания».

Во вступительной лекции утверждалось, что «искусство брать взятки открывает нам прямой путь к счастию». В следующей лекции давалась классификация взяток: во-первых — натурою: подарки, сюрпризы, обеды, вещи, словно нечаянно забытые. Второго рода взятки дают «ходячей монетой по курсу, предпочтительно ассигнациями, потому что они переходят из рук в руки без стука и шума». При этом пояснялось, что пятирублевая ассигнация называется у взяточников синицей, десятирублевая — снегирем, двадцатипяти- и пятидесятирублевые — белыми голубями, сторублевая — щеголем, двухсотрублевая — пеструшкой. Наконец, взятки третьего рода — это всякие попущения и одолжения.

В третьей лекции автор поучает, как взяточнику следует держать себя с просителем: «Слушайте рассеянно, отвечайте нехотя, до той самой минуты, пока он прошепчет, что будет вам благодарен». Тут автор пускается в филологические рассуждения: благодарить — значит дарить благо, но высшее благо — это, конечно, деньги; поэтому «благодарить» означает дарить деньги. «Тогда да оживятся вдруг все черты лица вашего, да просветлеет взор, и грубый голос да смягчится».

А как вести себя, если в деле участвует несколько сторон? «Возьмите от того, кто дает больше, а прочих с гневом и шумом проводите за дверь». Впрочем, автор не исключает получения взяток и от истца, и от ответчика, но тогда «дело надобно кончать так, чтобы они остались равно удовлетворенными, хотя бы через то между ними возникла новая тяжба».

Не забыты и слова евангелия: «Всякое даяние есть благо», «Дающему да воздастся»...

Словом, перед нами — острая сатира на нравы николаевского времени, когда взяточничество цвело пышным цветом, особенно в судах. Как могла царская цензура поставить на такой книжке гриф: «Печатать дозволяется»? И как мог издать ее такой реакционный литератор, как Н. Греч, в чьей типографии, как указано на обложке, она была напечатана?

Решить эти вопросы до некоторой степени помогает «Ответ издателю», помещенный после «Письма издателя». Некий -ий -ий, которого «издатель» якобы попросил сообщить мнение о рукописи Тяжалкина, пишет, что «скорее надлежит признать ее юмористической шуткой над взяточниками, написанной для того, чтобы стать на ту точку, с которой сей предмет может быть осмеян удовлетворительнейшим способом. Ирония одна способна произвести сильное действие. По мнению моему, ваша рукопись обрадует добрых людей и огорчит тех, в чье будто бы наставление она писана».

Это объяснение, по-видимому, предназначалось для цензуры и удовлетворило ее. В нем подчеркивалось, что автор написал руководство по взиманию взяток с целью высмеять взяточников, подобно тому как Сервантес, чтобы осмеять рыцарские романы, написал «Дон Кихота» — пародию на них.

Как бы то ни было, эта очень смелая для своего времени попытка бороться со взяточничеством пером сатирика удалась: книжка репрессиям не подверглась.

Стихи же Эраста Перцова до нас не дошли; возможно, что они и не публиковались, недаром Пушкин читал их Вяземскому наизусть. Это говорит о том, что они заслужили внимание великого нашего поэта.

Почти никаких сведений о дальнейшей литературной деятельности и жизни автора «Искусства брать взятки» до нас не дошло, его имени в энциклопедиях нет. Известно лишь, что в конце 50-х годов он редактировал «Журнал общеполезных сведений», а в 1861 году был арестован в связи с делом о тайных типографиях и выслан из Петербурга. Об этом упоминает Герцен в «Былом и думах».