Валентин Дмитриев - ПО СТРАНЕ ЛИТЕРАТУРИИ

Некоторые из выступавших на ученом совете использовали тему как удобный предлог для похвальбы и выпячивания своих заслуг. «Занимаясь историей, преимущественно русской, смеем ласкать себя, что заслуживаем внимания публики!» — восклицает Булгарин. А Полевой хвастается: «Я знаю Русь, и Русь знает меня!

<...> Отсылаю к моим созданиям, в них дышит народность русская. И кто же творец сих созданий? Я, ничему и нигде не учившийся!»

Давыдов утверждает: «Я все знаю, все постиг, все объял!» А Вяземский: «Я до сих пор много, очень много писал, но ничего не написал».

Надеждин в витиеватой речи умудрился полностью обойти тему и говорить не о царе Горохе, а о «взаимопроникновении духовного и вещественного». Славянофил Погодин воспользовался удобным случаем, чтобы заявить: «Мы, русские, всю Европу можем обстроить, отопить, завалить своим лесом, своим хлебом».

В речи Сенковского предлагается рассматривать царя Гороха «по воззрению вверх ногами» (намек на выпущенные Сенковским «Фантастические путешествия барона Брамбеуса», герой которых попал в подземный мир, где все ходили вниз головой).

В конце протокола секретарь сообщает, что когда члены ученого совета высказали свои мнения, «поднялись крик, гам, безалаберщина, стукотня. <...> Не расслышишь начало, середину, конец доводов и следствий».

Из-за этого резолюция осталась непринятой, а протокол был «в силу публицитета» (т. е. гласности) напечатан «на оберточной, как водится, бумаге, разослан по всем Академиям и расхвален во всех журналах».

«Подарок ученым» был разрешен к печати цензором И. М. Снегиревым, профессором латинской словесности этого же университета, и напечатан в университетской типографии, без указания имени автора. Им был, по-видимому, студент того же университета А. Д. Закревский.

И. А. Гончаров пишет в воспоминаниях о своих студенческих годах:

«Некто студент 3. написал какую-то брошюру о царе Горохе. <...> Помню, что там изображались в карикатуре некоторые профессора университета, <...> описывалась их наружность, манера читать. Снегирев был цензором и пропустил брошюру, зная, конечно, очень хорошо, в чем дело, и заранее наслаждаясь про себя эффектом брошюры. Она действительно произвела эффект и смех, ходила по рукам. Профессора вознегодовали. Потерпел не автор-шалун, а цензор: с ним не говорили, отворачивались от него... Мы видели все это и наслаждались профессорскою комедиею».

По другим данным, автором «Подарка ученым» был товарищ Закревского по университету Кастор Лебедев (1812—1876). Об этом говорится в посвященной ему статье «Русского биографического словаря» (1914). Однако это маловероятно, так как Лебедев был студентом Московского университета лишь до 1832 года, а затем его сослали в Пензу под секретный надзор полиции за участие в одном революционном кружке; брошюра же о царе Горохе вышла в 1834 году.

У А. С. Пушкина был знакомый — партнер по картам и весьма посредственный поэт Иван Ермолаевич Великопольский (1797—1866). В одной эпиграмме Пушкин дает его творчеству безжалостную характеристику:

Великопольский подписывался псевдонимом «Ивельев», образованным из его имени и фамилии. Его перу принадлежало несколько драм в стихах: «Владимир Влонской», «Любовь и честь». А в 1841 году была напечатана его трагедия в пяти действиях под названием «Янетерской».

Зашифрованное это заглавие следовало читать:

«Я — не Терской», что намекало на незаконное происхождение героя (первоначально пьеса так и называлась: «Незаконнорожденный»). Герой, не знающий, чей он сын, становится соперником своего отца и убивает его на дуэли, а потом узнает, кем ему приходился убитый. Драматизма в сюжете хватало, но с литературной точки зрения пьеса была очень слаба.

Хотя цензор Ольдекоп и разрешил ее напечатать, она привела в возмущение министра народного просвещения Уварова, который написал председателю Петербургского цензурного комитета:

«Рассмотрев с особым вниманием драматическое сочинение под названием «Янетерской», я убедился, что ничего предосудительнее в печати не могло быть допущено оплошностью цензора и что предлагаемые изменения нимало не изменят ряда безнравственных картин, коими наполнена вся вообще трагедия. Предлагаю уволить немедленно Ольдекопа от должности цензора, принять неотложные меры к истреблению всех имеющихся экземпляров трагедии «Янетерской» и к возвращению через посредство автора тех из них, которые были розданы разным лицам».

Во исполнение этого предписания в Цензурном комитете 5 марта 1841 года было сожжено 628 экземпляров из 720 вышедших.

В 1857 году Великопольский вновь сделал попытку издать эту пьесу, но Главное управление цензуры подтвердило запрет и распорядилось не допускать в печать даже отрывки из трагедии. Впрочем, читатели потеряли от этого очень мало...

А. В. Никитенко, много лет служивший цензором, 31 января 1843 года записал в своем дневнике:

«Некто Машков еще в прошлом году начал издавать нечто вроде журнала под названием «Сплетни». И вот из-за этих-то «Сплетен» — новые сплетни. Министр сделал мне выговор, зачем я позволил Машкову называться «Кукарику»... Странное дело: как будто существует закон, налагающий запрещение на то или иное имя...

Можно ли оставаться Цензором при таких понятиях наших властей?»

Запись эта относится к выходившему в 1842 году отдельными выпусками сборнику «Сплетни. Переписка жителя Луны с жителем Земли, издаваемая дворянином Кукарику». Это действительно было «нечто вроде журнала», где помимо писем на Луну и с Луны помещались очерки петербургских нравов, известия, анекдоты и остроты, довольно пошлые. О первых двух выпусках Белинский писал в «Отечественных записках»: «Мысль этой брошюры весьма остроумна, но выполнение—ни то, ни се. Если следующие тетради будут лучше — мы готовы сказать о них доброе слово; а пока русская литература от них ровно ничего не выигрывает».

Хотя «Сплетни» были дозволены цензурой к печати, но после выхода пятого их выпуска шеф жандармов Бенкендорф уведомил министра народного просвещения Уварова, в чьем ведении находилась цензура, что великий князь Михаил Павлович сообщил царю «о неприличии статей, помещенных в сборнике «Сплетни», издаваемом Машковым». Николай I приказал издание сборника запретить, а цензору Очкину, разрешившему его к печати, объявить выговор.

Что же возбудило неудовольствие царского брата, что он счел неприличным? В последнем «Письме с Луны» был выведен начальник одной лунной области, по имени Недреманное Око. Несмотря на такое имя, он при разборе дел спал, а остальное время занимался уничтожением мух хлопушкой и подсчетом убитых мух; бумаг, подсовываемых секретарем на подпись, не читал, что привело его к великому конфузу... В этой фигуре, несмотря на ее анекдотичность, можно было узнать одного из царских сатрапов, генерал-губернатора Эссена.