Валентин Дмитриев - ПО СТРАНЕ ЛИТЕРАТУРИИ

До сих пор альманах «Я» упоминается и цитируется на полном серьезе в литературоведческих исследованиях на Западе, как яркий образчик «словотворчества», как новое слово в русской поэзии, якобы прозвучавшее в 1914 году [8] Манифесты и программы русских футуристов. Мюнхен, 1967; V. Markov. Russian futurism: a history. London, 1969. .

Конечно, лингвистические выкрутасы футуристов имели под собой реальную языковую почву, сыграли немаловажную роль в литературной жизни России 1910-х годов и не остались без последствий для поэтического языка.

Но все дело в том, что альманах «Я» был вовсе не детищем реальной группы футуристов, а пародией, сочиненной противниками этого течения. Чтобы осмеять оппонентов, они выступили от их имени, взяли на вооружение их приемы, прикинулись такими, как они, подобно тому как это сделали еще в XVI веке авторы «Писем темных людей» и «Менипповой сатиры», борясь с мракобесами-схоластами и политическими противниками.

Это была литературная мистификация, задуманная и осуществленная с большим размахом саратовскими литераторами, входившими в кружок «Многоугольник», душою которого являлся Лев Иванович Гумилевский (1890—1977). Наиболее активными «углами» «Многоугольника», существовавшего с 1910 по 1917 год, были журналисты С. Полтавский и Д. Борисов, поэт А. Галкин, музыковед И. Липаев, актер и писатель И. Борисов-Извековский и художник А. Никулин.

«Все мы одинаково отрицательно относились к появившимся в те годы разным группам футуристов, во главе с Маяковским, Бурлюком и Крученых,— сообщил Л. Гумилевский автору этой книги.— Мы говорили о том, что всю эту футуристическую бессмыслицу, всякие поэзы и манифесты легко может писать любой, маломальски владеющий пером. Однажды мы решили это проверить и условились к следующему собранию приготовить «футуристические» произведения.

— А я сочиню манифест,— сказал Полтавский.— Назовемся, в отличие от эго- и кубо-футуристов, психо-футуристами!

На том и порешили. В следующую субботу мы под взрывы смеха читали друг другу манифест и прочие «опусы». Возникла мысль об издании всей этой чепухи под видом серьезного достижения новейшей литературы».

Авторы укрылись под псевдонимами, часть которых была анаграммами настоящих фамилий. Так, Гумилевский подписался «Велигумский»; он же был «Сатана-Гордыня», что ассоциировалось с его обычным псевдонимом в саратовской прессе — «Иван Гордый»; Галкин — «Нил-Гак», Власов — «Савлов», Борисов — «О. Сироп», т. е. Борис наоборот, с изменением одной буквы.

Полтавский подписал одни вещи «Пьетро Смурский», другие — «Колтаковский».

Успех превзошел все ожидания: саратовцы гордились тем, что в их городе появилось новое литературное течение, обещавшее стать не менее модным, чем прочие разновидности футуризма, хотя не очень ясно было, чем оно от них отличается? Никто не заметил явной пародийности некоторых строк, не только передразнивавших футуристов, но и издевавшихся над ними:

У членов «Многоугольника» допытывались, не знают ли они, кто авторы «футур-альманаха». Они отмалчивались и строили новые планы.

Д. Борисов и С. Полтавский, по словам Гумилевского, предложили устроить вечер психо-футуристов, а «заодно и саморазоблачиться».

Предложение было принято. Борисов взял на себя организационные вопросы, Полтавский — доклад о футуризме вообще, а Гумилевскому поручили рассказать о мистификации и ее целях.

Вечер состоялся в конце января 1914 года в самом большом зале Саратова — Коммерческом собрании. Зал был полон. «Хотя публика ожидала появления психофутуристов,— пишет Гумилевский,— но примирилась с тем, что выступят их противники. Какой-то шутник пустил слух, что на вечере — Бурлюк, одетый в кофту и юбку, и на одну толстую женщину с мужской походкой украдкой посматривали, принимая ее за Бурлюка».

После доклада Полтавского слово было предоставлено Гумилевскому. Он сделал сообщение, что авторы, принимавшие участие в «футур-альманахе» — вовсе не футуристы, а притворились ими с целью «публично разоблачить литературное шарлатанство футуристических писак всякого рода». Нарочно сочинив претенциозно-заумную чушь, заполнившую страницы альманаха, и продемонстрировав свое умение жонглировать нелепыми звукосочетаниями, они тем самым доказали всю беспредметность и тщетность потуг футуристов, выдающих свои писания, этот бред сивой кобылы, за новое слово русской литературы...

Об этом вечере, который закончился вмешательством полицейского пристава, потребовавшего прекратить чрезмерно бурную дискуссию, сообщили все саратовские газеты. «Старый журналист» (псевдоним Н. М. Архангельского) в статье «Боги саратовского Олимпа» писал в «Саратовском вестнике» (№ 28 от 2 февраля 1914 г.):

«Наконец-то разоблачены тайны творчества саратовских футуристов! Желая вскрыть несостоятельность футуризма, показать, что он лишен собственной физиономии и что сделанное футуристами ничего не стоит, кружок местных литераторов решил подделаться под футуристов, выпустить футуристический сборник; публика и печать примут подделку за чистую монету, и тем самым будет утверждено положение, что футуризм — пустая бессодержательная шумиха, без будущего, даже без настоящего. <...> Даже Валерий Брюсов не заметил подделки, а только признал, что стихи саратовских футуристов несколько слабее столичных. Словом, цель была достигнута, и футуризм был посрамлен».

Такова любопытная страничка из истории русской литературы, вписанная при непосредственном участии Л. И. Гумилевского, тогда еще молодого. Впоследствии он занял в ней видное место, как прозаик и автор книг по истории авиации, железнодорожного транспорта, художественных биографий выдающихся ученых и инженеров. Многие из этих книг вышли в серии «Жизнь замечательных людей».

...История русской литературы, книгопечатания, периодики изобилует фактами, малоизвестными широкой массе читателей. И автор постарался в меру сил рассказать в своих очерках о деятелях русской и мировой культуры, которые сыграли выдающуюся роль в деле развития литературы и искусства. По крупицам собирал автор материалы, работал в архивах, в библиотеках, просматривал подшивки старых газет и журналов, использовал различные труды историков, литературоведов, критиков, читал редкие письма выдающихся деятелей русского государства, изучал воспоминания современников великих людей.

В этой книге я попытался рассказать о первых наших газетах и журналах, о прототипах некоторых литературных героев, об истории появления на свет некоторых переводов, о попытках продолжить или переделать ряд шедевров мировой литературы.