Георгий Адамович - Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску

4) Алла Головина.

Я чувствую, что она на что-то на меня в претензии, и, вероятно, отказ ее на письмо с этим связан. Думаю, что связано это и с суждением Вильчковского о Штейгере. Очень жаль, что письма не будет. Но делать нечего: нельзя же печатать его без ее согласия.

5) Ваши замечания о моих «Комментариях».

Нет, я отзываться на них не хочу, — п<���отому> что это обо мне. Уверен, что Вы понимаете, что именно поэтому и только поэтому.

В «Опытах» есть скрытая опасность «кружковщины», une chapelle. Лучше друг с другом меньше говорить, а говорить о других и другом.

Кажется, все. Срок 1 мая для 7-го номера я воспринимаю как милую шутку! Письма Гиппиус (Ваши выборки) у меня остались в Англии, я их просмотрю по возвращении. Червинская киснет, ей трудно живется (очень), но будто бы что-то напишет [253]. До свидания. Я здесь до 22 апреля.

Ваш Г.Адамович.

5/V-<19>56 <���Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Я получил от Марии Сам<���ойловны> гранки журнала и не знал, для чего они посланы. Увидев чьи-то вопросительные знаки кое-где на полях, решил, что в Ваше отсутствие М<���ария> С<���амойловна> недоумевает насчет некоторых корректурных поправок.

Оказывается, гранки посланы для рецензии [254]. Одновременно пишу М<���арии> С<���амойловне> с вопросами, которые обращаю и к Вам:

1) Действительно ли Аронсон отстраняется? Я понял Вас по первому письму так, что после рецензии Ар<���онсо>на желательна была бы моя статья, об «Оп<���ытах>» вообще, как уже бывало.

Если же Ар<���онсон> писать не будет, то я напишу именно рецензию, на этот № [255].

2) Когда № выходит? Я подгоню статью так, чтобы она появилась приблизительно через неделю после выхода журнала.

О Розанове. С этой весны я пишу в парижской «Русской мысли» и только что послал туда статью о Розанове [256], которого от них и получил. Написал, конечно, и о Вашем предисловии (в том смысле, что в него надо вчитаться, чтобы его оценить и понять), но сделал несколько оговорок насчет выбора материала. Не могу сразу же писать о том же в «Н<���овом> Р<���усском> С<���лове>», во-первых, чтобы не повторяться (а если писать немедленно, это произойдет само собой), во-вторых, потому, что обе газеты ревнивы, «Р<���усская> М<���ысль>» в особенности. Если бы кто-либо в «Н<���овом> Р<���усском> С<���лове>» написал о Розанове и о Вас отзыв, то месяца через два-три я непременно бы к теме этой вернулся. По-моему, так было бы проще. Отчего бы не написать Варшавскому? Он теперь стал «знаменитостью», и я думаю, его охотно бы в «Н<���овом> Р<���усском> Слове» приняли. До сих пор он, кажется, там не писал [257].

Письма Гиппиус еще не просмотрел. Я сейчас крайне занят, помимо Университета, всякой другой срочной работой. «Будьте душкой», как говорил Штейгер, не торопите меня! 7-й номер еще далек, все будет Вам прислано вовремя. В 6-м меня слегка огорчил Марков: не без развязности (не в том, что обо мне, а вообще) [258]. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

15/V-<19>56 <���Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Прилагаю статью о Розанове, которая, наверно, будет Вам не по душе. Да и мне не по душе.

«Опыты» дочитываю, в конце недели пошлю статью Вейнбауму. Судя по письму М<���арии> Сам<���ойловны>, он ждет от меня статьи «поскорее», чтобы поставить Аронсона перед «совершившимся фактом». Но Аронсон, пронюхав козни, может и его (да и меня) поставить перед фактом, если сдаст статью раньше. Очевидно, Вейнб<���аум> не решается прямо ему сказать, чтобы не писал.

«Опыты» смущают меня отчасти тем, что там много моего и обо мне. Жаль, что это — не прошлый номер, где я отсутствовал. Конечно, чтобы потрафить издательнице, я нажму на «необщее выражение». Но в сущности, мало о чем есть писать. Поплавский — явно черновик, и не из его лучших [259]. Степун — на тройку с плюсом [260]. Татищев — «темно и вяло» [261]. О Маркове я Вам уже писал: по-моему, скорей бойко, чем умно. Простите, Юрий Павлович, я не критикую редактора и знаю, что ему трудно. Но и Вы, верно, чувствуете сами, что бывали номера лучше этого. О Вас лично я напишу с большей охотой, чем о других, но и Вы — частично обо мне, что меня связывает. И Кантор: кстати, он хорошо написал, и «лестное» в моем суждении ни при чем [262]. Да, Терапиано [263]. И еще мне очень нравятся стихи Гингера [264].

Теперь — ответы на Ваши вопросы.

Письма Гиппиус прочту на днях. Какую Вы хотите от меня статью о Штейгере? Зачем? Впрочем, я не устраняюсь, а если бы написал о нем, то не статью, а так, кусочки, отрывочные соображения на полях, и о нем вообще [265].

«Опыт<���ы»> три раза в год? Я думаю, Вам будет трудно, и не только в смысле матерьяла. Но en principe надо радоваться безумию храбрых и жертвенности издательницы [266]. Ремизов: от «Тристана и Исольды» меня тошнит [267]. Что он написал о Розанове, не знаю, но, м<���ожет> б<���ыть>, хорошо, это его сфера [268]. Статья Г. Иванова? Он в маразме, а статью напишет она. Да и без маразма статьи его всегда были, ребяческие [269]. Стихи — дело другое, у него хоть и разбитый голос, но все-таки голос, и очень чистый. У меня руки чешутся написать о Цветаевой, в пику Вам и всем ее обожателям, в частности, о письмах к Штейгеру [270].

К сожалению, я не могу написать о Штейгере все, что он мне говорил, все его любовные мучения и прочее: невозможно, будет всеобщее возмущение, и Алла возмутится. Жаль! Это был бы лучший комментарий к его стихам [271].

До свидания.

Не опасайтесь, вопреки всем моим reserves [272], я напишу об «Опытах» хвалебно [273].

Ваш Г.А.

1/VI-<19>56 <���Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Получил сегодня Ваше письмо (и другое — раньше). Родился я 7 апреля 1894 года в Москве, по старому стилю [274]. Что Вы в заметке напишете — дело Ваше, а сколько будет строк обо мне и сколько о Других, мне, честное, слово, все равно! [275]Думаю, что об «Анабазисе» упоминать не стоит: я с удивлением прочел о нем у Татищева. Если бы он знал, как, для чего и зачем мы его переводили! [276]

Статья моя об «Опытах», верно, уже появилась и, м<���ожет> б<���ыть>, Вам мало понравилась. Вы дали мне для отзыва самый неподходящий № — половина его моя или обо мне. Кстати, до меня доходят разговоры о «кружковщине» в «Опытах». Доля правды есть. Поэтому — в частности, в связи со мной лично — я хотел бы, чтобы в следующем № меня во всех смыслах было бы поменьше [277]. Письма Гиппиус я перечту и Вам пришлю. Ну, напишу к ним вступление — и все. Или вместо Гиппиус о Штейгере — что Вам желательнее [278]Знаете ли Вы о существовании человека по имени Шаршун? Он иногда бывает скучно и бездарно плосок, а иногда — удивителен. Напишите ему, м<���ожет> б<���ыть>,— попадете на его полугениальные проблески (14, cite Falguiere, Paris 15 — Сергей Иванович) [279]. Вы просите не писать о «бойкости» Маркова. Увы, уже написано! Но он, правда, плох очень, а то, что он написал о Моцарте в «Нов<���ом> Журнале», — еще хуже [280]. Это вроде Померанцева — все сразу, обо всем, о всех, с тайнами и безднами, и без единой мысли — но, пожалуй, еще бойчее. Померанцев, кстати, не глуп, но «моветон» литературно, и, конечно, Марков много талантливее. Впрочем, «сами все знаем, молчи»: дело Ваше трудное. Отчего исчез у Вас Оцуп? (тоже «сами все знаем, молчу»), но все-таки — Гумилев, плюс все такое [281]. Я тоже, как и Вы, люблю «кусочки», хотя такая любовь — дурной признак, т. е. умственная лень. Но не всякие.