Георгий Адамович - Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску

Еще мне нравится Присманова. Я ее не особенно люблю как поэта, но на этот раз люблю [407].

Судя по Вашему письму, «Опыты» как будто продолжаются. Дай Бог. Кстати, я как-нибудь напишу о «Серебр<���яном> Веке», в ответ на то, что пишет Бор<���ис> Зайцев [408], и кончу тем, что Сер<���ебряный> Век длится только в «Опытах», больше негде. М<���ожет> б<���ыть>, это М<���арии> Сам<���ойлов>не покажется доводом: ей, ей Сер<���ебряный> Век обязан существованием! Только это будет в «Р<���усской> Мысли» (если вообще будет), где статьи Зайцева.

Ваши «стервятнические» стихи очень своеобразны, но не без Цветаевой. Решительно, у Вас с ней «избирательное сродство душ»! Но лучшие строки, по-моему, именно те, где ее нет: последние три строфы «Мифа 1958» [409]. Да и Цветаеву Вы как-то архаизируете, так что выходит все по-Вашему. В сущности, Вы правы, что не боитесь «литературы». Я ею (литературой) испуган навсегда и не могу оттого написать больше ничего. И никогда не напишу (Может быть, только именно что-нибудь в пояснение, что поэзия упирается в ноль, в молчание и в ничто, и как это ни печально, так это и должно быть).

Теперь давайте поговорим «за жизнь». Мне очень жаль, что Вы не собираетесь в этом году в Париж. И хотя в теории океан для дружбы не препятствие, но через него о многом не поговоришь. Да в сущности не о чем говорить: так посидеть. А тут он — препятствие. Я сейчас читаю Пастернака, почти кончил. В конце много хорошего.

До свидания, дорогой Юрий Павлович. Почему-то сегодня мне особенно хотелось бы Вас видеть и что-то сказать. А что, точно не знаю. Что есть жизнь? Что значит все вокруг? Откуда и зачем? Что-то в этом роде, вместо того, совсем ли глуп Аронсон или не совсем.

Ваш Г.А.

28/VI-<19>59 <���Париж>

Дорогой Юрий Павлович Я опять виноват перед Вами. Не ответил, кажется, на два письма! Wo сейчас отвечать поздно, да и Вы, верно, и забыли, о чем писали. Вот что сейчас я хочу Вам сообщить: на днях тут промелькнул Рейзини [410], и я с ним обедал. Зашел разговор об ((Опытах». Он склонен, и даже больше чем склонен, «Опыты» издавать, если М<���ария> С<���амойловна> от них откажется. По его словам, она — если узнает о его желании — ни за что «Опытов» не бросит (будто бы такой разговор уже был!). Но если она все же «Опыты» издавать не может, он их с радостью берет. Рейзини — блеффер и человек вообще легкомысленный, но в данном случае ему, по-моему, можно верить. Он сейчас богат и славен, как Кочубей [411]. Мне он клялся, что говорит вполне серьезно, да к тому же стать издателем, а не только коммерсантом, ему лестно. На всякий случай, для устрашения М<���арии> С<���амойлов>ны, я тут уже сказал кое-кому (Кодрянской, Прегелыце и еще некоторым), что у «Опытов» издатель будет. Но Рейзини не назвал. Было бы хорошо, чтобы и в Нью-Йорке это знали.

И еще было бы хорошо, если бы Вы Рейзини написали, сославшись на меня и мой с ним разговор. Но это — на Ваше усмотрение, и в зависимости от поведения М<���арии> С<���амойлов>ны.

Адрес Рейзини: Robin International Inc. 11 West 42 Street New York 36.

Я в Париже до 5 июля. Потом еду дня на три в Мюнхен и тоже дня на три в Венецию.

Значит, до 10-го июля мой адрес, как всегда летом, в Ницце <���…>.

Напишите мне туда, пожалуйста. Я думаю, что Рейзини был бы издателем более приятным, чем М<���ария> С<���амойловна>, и лучше бы платил, в частности, редактору.

Ваш Г.Адамович

Парижский мой адрес годен всегда, где бы я ни был.

4 июля 1959 Paris

Дорогой Dr. Ivask.

Ваш проект «изучения акмеизма» крайне оригинален и может в дальнейшем послужить образцом для такого рода работ. Меня лично он очень заинтересовал. В самом деле, никакие исторические исследования, даже самые тщательные, не заменят живого рассказа и воспоминаний современников, которые в разговоре или ответах на вопросы восстановят «воздух» эпохи, то неуловимое, что, в сущности, было самым важным. Конечно, надо бы хорошо обдумать, как Ваш план реализовать, чтобы он действительно оказался плодотворным. Но мысль Ваша замечательна, и было бы жаль, если бы она осталась только проектом. Надеюсь, Вам удастся ее осуществить и со своей стороны готов быть Вам во всем полезен.

Искренне желаю успеха.

Преданный Вам

Георгий Адамович [412]

Дорогой Юрий Павлович

Я сегодня уезжаю. Посылаю нужный Вам отзыв, но совсем не знаю, то ли это, что Вам требуется. Надеюсь быть числа 10-12-го в Ницце. Пожалуйста, напишите мне туда (<���адрес>). Если что не так, я с удовольствием напишу какую хотите бумажку. Писал Вам на днях о Рейзини и «Опытах», — получили? Очень спешу, простите за краткость.

Ваш Г.Адамович

Paris

4/VI-<19>59

31/VII-<19>59 <���Ницца>

Дорогой Юрий Павлович

Простите, что вопреки Вашему желанию отвечаю не сразу. Кроме того: простите, что не возвращаю «анкеты» [414]. Она у меня исчезла, не могу ее найти. Вероятно, по моему недосмотру и рвению здешней уборщицы попала в «корзину». Я смутно помню ее содержание, но никаких замечаний по памяти сделать не могу. Да это и не важно. У меня сомнения в Вашем проекте, т. е. не в нем самом, а в его финансовой реализации.

Кроме Одоевцевой и Маковского никого из «свидетелей» больше нет [415]. Свидетели это притом плохие: Одоевцева поздно приобщилась к Цеху и акмеизму, да и всегда была птицей. Маковский, несмотря на «Аполлон», был в стороне и, в сущности, on ne le prenait jamais au serieux [416]. Он в старости стал менее глуп, чем был тогда, и даже стихи стал писать все-таки лучше. Злобин ни малейшего отношения не имел [417]. Что написано об акмеизме? Многое, и ничего такого, что надо бы выделить. Какие-то мелочи, взгляд и нечто. Кстати, видели Вы недавние воспоминания Всев. Рождественского в «Звезде»? Его презирал Гумилев, но он был близок к позднему акмеизму. Воспоминания не без подлости: будто он и тогда понимал, что это буржуазная накипь. А не понимал он ничего и, говоря с Гумилевым, потел и краснел от почтительности [418].

Насчет Рейзини и «Опытов»: если он Вам ответил бы на письмо это было бы чудом. Он вообще отвечать не склонен, а теперь, став Рокфеллером, не считает это и нужным. Но это ничего не значит. Я его «в принципе» должен видеть здесь, во Франции, в конце лета или осенью — и тогда Вам напишу. При его нраве и его делам <���так!> он может когда угодно стать опять нищим. Но едва ли. И едва ли он от своего предложения откажется.

Я был в Мюнхене и по вечерам бродил с Чинновым по местным «Фестивалям». Было очень приятно и отдохновенно, и мы вспоминали Вас. До свидания, дорогой Юрий Павлович. Как Вы вообще живете? Я в обычном летнем маразме, читаю (для англ<���ийского> предисловия) «Петербург» Белого, отчего мой маразм удесятеряется.