Александр Косоруков - Художественный символ в «Слове о полку игореве»

Светлое и Тресветлое Солнце — общее имя для всех добрых и злых проявлений безличного высшего бога Солнца, о которых уже шла речь. Поэтому, думается, подходящим названием для мифа о Солнце, созданном Поэтом, было бы «Светлое и Тресветлое Солнце». Солнце в «Слове» — высший повелитель Природы и людей, верховный блюститель порядка на небе и на земле, и верховный распорядитель добра и зла. С ним теснейше связана главная идея «Слова» — сохранение единого центра высшей государственной власти, единого управления войсками в борьбе против врагов. Солнце обожествлено само по себе, как часть Природы, и это обожествление — вполне языческое по сути. На поздней стадии язычества ему не была чужда идея единобожия и единовластия. Если судить по тому месту, какое Солнце занимает в судьбе Игоря и его войска в сознании Ярославны, то можно сказать, что по функциям оно заменило языческих богов Перуна, Хорса и Дажьбога.

Перун в «Слове» не упоминается, но Хоре, Дажьбог, а также Велес, Троян и Стрибог названы по именам. Названы самим Поэтом, а не кем‑либо из героев «Слова». Несомненно, что если бы Поэт оценивал мировосприятие и мышление русичей конца XII века как христианское, то, следуя «былям своего времени», нашёл бы для выражения и утверждения этого взгляда подходящие образы, имена и слова. «Внуки» в «Слове» продолжают дело «своих» дедов–богов. При этом русский народ и в XII веке изображается «внуком Дажьбога», а, значит, его сознание в целом характеризуется Поэтом как языческое.

Ярославна, как и другие персонажи «Слова», не называет имён ни языческих, ни христианских богов. Но по содержанию веры она, конечно, является «внучкой Дажьбога» — язычницей. Игорь — и это весьма показательно — от маловерия вернулся в итоге тяжких испытаний к языческой вере в Солнце, в одушевлённую Природу.

Солнце даёт Игорю, находящемуся в половецком плену, новое ярчайшее знамение: «Прысну море полунощи, идутъ сморци мьглами… Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ, Игорь бдитъ, Игорь мыслию поля меритъ отъ великаго Дону до Малаго Донца». О каком море идёт речь? Ведь Игорь сидит в плену, далеко от какого‑либо географического моря. Здесь, как и раньше, речь идёт о Море мифологическом, но не о Синем, Южном, а о Северном, Полуночном. Теперь для Игоря в этом направлении находилась Русь, его Родина. Море Полуночное пришло в сильное волнение, и по небу, покрытому тучами, пошли всполохи (сморци) Северного Сияния. На языке символического иносказания, которым разговаривает с человеком Природа, увиденное Игорем прочитывалось примерно так: Солнце даёт ему знак, что пора бежать из Тьмы плена, и в Облачной, Темной Ночи указывает Сиянием направление побега. А Вечерние Зори оно, Солнце, погасило, чтобы они не сбивали Игоря с северного пути на западный.

Если понимать текст в таком духе, то пресловутое противоречие между предложениями «прысну море полунощи» и «погасоша вечеру зари» оказывается мнимым. Северное Сияние наиболее интенсивным бывает как раз в вечерние, дополуночные часы. Алогизм возникает лишь тогда, когда первое предложение понимается так: «Вспенилось море в полуночи…», а заря погасла потом, ибо на широте Киева и южнее заря даже в летнее время угасает до полуночи. Всё дело в том, что Поэт изобразил не некое, невесть где находящееся географическое «море, взволновавшееся в полночь», а всполохи Моря Полуночи, т. е. небесное сияние северной части космического Моря — Океана.

Символические образы подготовки Игоря к побегу дополняют и объясняют друг друга, оставляя полную свободу для нашего воображения о том, в какое время года он бежал из плена.

Игорь, кажется, только и ждал знамения Солнца, так как вполне был готов к побегу. Его мысль и его чувства, словно трепетные мембраны, настроились на восприятие Природы. Его душа теперь чутка к «указаниям» Солнца и ко всем другим голосам и знакам Природы. С начала и до окончания побега он изображается её послушным учеником. Вся цепь отождествлений Игоря с животными и птицами (горностаем, гоголем, соколом и т. д.), которым он подражает, означает не только его слияние с Природой и спасительный союз с нею, но и преображение его души за время плена, без чего союз был бы, разумеется, немыслим.

Вместе с Игорем бежал половец Овлур, и это было немалой удачей, ибо он, конечно, знал степные дороги. Беглецы были уверены, что за ними вскоре бросится погоня, а потому скакали с предельной быстротой, держа и ночью («подъ мылами») «заданное» Солнцем направление («идутъ сморци мьглами»). Наверное, Игорь и Овлур не запасались пищей на дорогу, чтобы не выдать замысла побега, и потому им приходилось добывать себе пропитание охотой, «избивая гуси и лебеди завтроку, и обеду, и ужине». Отметим одну семантическую тонкость: чтобы слово «лебеди» не прочитывалось здесь символически, то есть в значении «враги», Поэт добавляет перед ним слово «гуси». Таким образом получилось словосочетание «гуси и лебеди» со значением «птицы, на которых охотится и сокол, и человек». Без слова «гуси» текст должен был бы толковаться иносказательно, так как слово «лебедь» уже трижды было употреблено в значении «половец, враг». Но Поэт этого, разумеется, не хотел, ибо тогда получилась бы нелепица, будто Игорь и Овлур завтракали, обедали и ужинали убитыми врагами.

Многодневная гонка закончилась, как и следовало ожидать: «ведь они надорвали своих быстроногих коней». Случилось это где‑то у реки Донец, уже в пределах русской территории, о чём свидетельствует мирный, дружеский диалог Донца и Игоря.

Донец, как в сказке, обращается к Игорю на его родном языке и даёт оценку побегу: «Князь Игорь! Немало тебе славы, Кончаку — досады, а Русской земле — отрады!». Оценка лестная, и, наверное, не вымышленная Поэтом, а существовавшая на Руси, конечно, не обязательно в художественной форме. Донец выражает мнение тех, кто относится к Игорю, как сам Донец, то есть мнение друзей Игоря. Побег в оценке Донца — событие общерусское и внешнеполитическое, не рядовое, а весьма заметное.

Слова Донца взволновали Игоря, и он раскрыл ему свою душу. Ответ, выдержанный в иносказательном ключе, поражает и неожиданностью и глубиной. Многозначительна сама форма обращения Игоря к Донцу: «О Донче!» Интонация и экспрессия, как в обращении Ярославны к Ветру или Днепру, почтительная, всерьёз уважительная. Одно это свидетельствует о глубокой внутренней перемене Игоря за время плена. Ведь перед походом он пренебрёг дружеским предупреждением самого Солнца! Еще более характерно для нового Игоря, что он решительно не принимает щедрой похвалы и скромно, но убеждённо переадресовывает её Донцу, который сделал всё, что мог, для Игоря, попавшего в беду: «О Донче! Не мало ти величия…» Игорь не сказал «и тебе», или «и тебе тоже», или как‑либо так, чтобы хоть частично сохранить за собой отзыв Донца. Напротив. Подчеркнуто повторив оценку, он в полной мере возвращает её Донцу. Поэт, несомненно, согласен с Игорем, так как даёт ему слово для доказательства своей правоты: «Немало тебе славы: ты лелеял князя на волнах, подстилал зелёную траву на серебряных брегах, одевал туманом тёплым под сению дерев зелёных, охранял — гоголем на воде, чайкой над рекой, чернятью на ветрах». Игорь говорит о себе в третьем лице, и это придаёт его словам весомую объективность. Вместе с тем тут содержится глубокая самохарактеристика Игоря, способного ныне на трезвую, беспристрастную оценку своего поступка. Перед походом у него такой способности не было. Тогда его разум был в плену страстей и желаний. Трагические события последних месяцев перевоспитали Игоря и в этом отношении.