А. Грачева - Бестселлеры начала XX века

Начало XX в. было ознаменовано появлением в русской литературе такого явления, как романы-бестселлеры. Вслед им шел широкий шлейф негативных критических отзывов, а также пародий, но их герои становились объектом поклонения и подражания. Характерно, что эти произведения не были образцами стиля и эстетических новаций. Во многом они были эстетически консервативны и даже архаичны. И тем не менее, хотя критики не могли объяснить секреты столь громкого успеха, многие ими зачитывались.

«Оказывается, — писал К. Чуковский, — что сочинения г-жи Вербицкой разошлись за десять лет в 500000 экземпляров, что <���…> эти милые „Ключи счастья“ за четыре, кажется, месяца достигли тиража в 30000 экземпляров и что, судя по отчетам публичных библиотек в Двинске, в Пскове, в Смоленске, в Одессе, в Кишиневе, в Полтаве, в Николаеве, больше всего читали не Толстого, не Чехова, а именно ее, г-жу Вербицкую <���…> раскрываю наудачу первый попавшийся библиотечный отчет и вижу, что там, где Чехова „требовали“ 288 раз, а Короленко 169, — там г-жа Вербицкая представлена цифрой: 1512. <���…> О, <���…> откуда эти страшные цифры?» 1 1 Чуковский К. Вербицкая // К. Чуковский. Собр. соч. в 5 тт. Т. 6. М., 1969. С. 16–17. .

Появление книг-бестселлеров было связано с новым этапом развития русской культуры. Для начала XX в. было характерно значительное увеличение интереса к чтению в средних и «низовых» слоях общества. Читательская аудитория развивалась постепенно, но существенные изменения произошли после революции 1905 г., прямо или опосредованно повлиявшей на мировоззрение широких масс. Этому способствовало и снятие прежних жестких цензурных ограничений. Именно в эти годы появляются такие романы-бестселлеры, как «Санин» (1907) М. Арцыбашева, «Дух времени» (1907) и «Ключи счастья» (1909–1913) А. Вербицкой, «Люди» (1910) А. Каменского, «Гнев Диониса» (1911) Е. Нагродской и др.

В начале XX в. читательская аудитория не представляла собой единого целого. Это был сложный конгломерат разных социокультурных групп, имеющих свои читательские пристрастия 2 2 См., например, сб. Чтение в дореволюционной России. М., 1992. . Для анализа интересующей нас проблемы важно то, что каждый пласт литературы имел своего читателя. «Идейную», «серьезную» литературу преимущественно читали широкие слои интеллигенции (учителя, врачи, инженеры и др.), учащаяся молодежь (студенты, курсистки, гимназисты). «Легкое» же чтение было, как правило, интересно «низовым» читателям: служащим невысокого ранга, приказчикам, грамотным рабочим и т.п. Подобное разделение достаточно условно. К тому же надо учитывать, что значительную массу читателей составляли женщины, принадлежавшие к разным социальным слоям, но во многом объединяемые специфическими «женскими» запросами.

По нашему мнению, большинство бестселлеров начала XX в. генетически восходили к популярному в русской литературе XIX в. жанру романа о «новых людях». Этот жанр был представлен на разных литературных уровнях. Значительной читательской популярностью пользовались как романы И. Тургенева «Отцы и дети» (1862), Н. Чернышевского «Что делать?» (1863), Д. Мордовцева «Знамения времени» (1869), так и антинигилистические романы А. Писемского «Взбаламученное море» (1863), Н. Лескова «Некуда» (1864) и «На ножах» (1870–1871), В. Клюшникова «Марево» (1864) и т.п., щедро черпавшие выразительные средства из эстетического арсенала бульварной литературы.

Устойчивый успех подобного повествования был обусловлен мифологической основой образа главного героя. «Разумный эгоист» Чернышевского, трагический нигилист Тургенева или всеразрушающий «бес» Достоевского, Лескова или Гончарова — все это был переосмысленный современным сознанием архаический тип культурного героя-демиурга, творящего «новую землю» и «новые небеса» по воле пославшего его Творца (или того, кто кощунственно подменяет его и терпит из-за этого поражение). Разновидностью того же мифологического культурного героя, популярной у самых низовых читательских групп, был персонаж переводной беллетристики — всемогущий и демонический защитник добродетели (граф Монте-Кристо, принц Рудольф из «Парижских тайн» Эжена Сю, раскаявшийся злодей Рокамболь из серии посвященных ему романов Понсон дю Террайля и т.д.).

В романе Арцыбашева «Санин» главный герой принадлежал именно к этому мифологическому по своей основе типу. Кроме него, все персонажи произведения сформировались под влиянием среды и обстоятельств, и их действия были подвластны этим силам. И только о Санине сразу же сообщалось, что «никто не следил за ним, ничья рука не гнула его, и душа этого человека сложилась свободно и своеобразно, как дерево в поле» 3 3 Арцыбашев М. П. Санин. М., 1990. С. 3. Далее цитируется в тексте с указанием страницы. . В образе Санина Арцыбашев создал свой вариант «естественного человека» начала XX в., независимого от социума, не скованного никакими догмами.

Герой утверждал:

«Человек — это гармоническое сочетание тела и духа, пока оно не нарушено <���…> Мы заклеймили желания тела животностью, стали стыдиться их, облекли в унизительную форму и создали однобокое существование <���…> Те из нас, которые слабы по существу, не замечают этого и влачат жизнь в цепях, но те, которые слабы только вследствие связавшего их ложного взгляда на жизнь и самих себя, те — мученики: смятая сила рвется вон, тело просит радости и мучает их самих. Всю жизнь они бродят среди раздвоения, хватаются за каждую соломинку в сфере новых нравственных идеалов и, в конце концов, боятся жить, тоскуют, боятся чувствовать» (С. 276).

Среди отягощенных предрассудками героев романа Санин — единственный персонаж, чье поведение не подчинялось сюжетным канонам реалистического романа. Он отказывался от дуэли, логически следующей за нанесенным им же оскорблением; спасал обманутую любовником «бедную» Лиду, которая, согласно литературным традициям должна была утопиться; нарушал привычную романную традицию платонической любви к девушке. Для понимания авторской концепции важен эпиграф к роману из библейской книги «Екклезиаст»: «Только это нашел я, что Бог создал человека правым, а люди пустились во многие помыслы». В романе Арцыбашева только Санин оказывался «правым» — то есть человеком, реализующим все свои желания и возможности. Для читателя узнаваемый провинциальный городок парадоксальным образом трансформировался в мифологическое пространство, где герой-демиург свободно творил свою волю, воссоздавая мир и людей такими, какими они должны были быть, доколе «не пустились во многие помыслы».