Евгений Гусляров - Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.

Столыпин сидел задумавшись... Дверь отворилась, быстро вошел Лермонтов, сел к столу и, оборотясь к Столыпину, произнес повелительным тоном: «Столыпин, едем в Пятигорск! — С этими словами вынул из кармана кошелек с деньгами, взял из него монету и сказал: — Вот, послушай, бросаю полтинник, если упадет кверху орлом — едем в отряд, если решеткой — едем в Пятигорск. Согласен?» Столыпин молча кивнул головой. Полтинник был брошен, и к нашим ногам упал решеткою вверх. Лермонтов вскочил и радостно закричал: «В Пятигорск, в Пятигорск! позвать людей, нам уже запрягли!» Люди, два дюжих татарина, узнав, в чем дело, упали перед господами и благодарили их, выражая непритворную радость. «Верно, — думал я, — нелегка пришлась бы им жизнь в отряде».

П. И. Магденко. С. 525—526

В Пятигорск прибыл Михаил Юрьевич вместе со своим двоюродным дядей капитаном Нижегородского драгунского полка Алексеем Аркадьевичем Столыпиным (13-го) мая. На другой день они явились к пятигорскому коменданту, полковнику Ильяшенкову, представили медицинские свидетельства о своих болезнях (№ 360 и 361) и получили от него разрешение остаться в Пятигорске.

О разрешении этом комендант донес начальнику штаба войск Кавказской линии и Черномории, флигель-адъютанту, полковнику Траскину, того же (14-го) мая за № 805 и 806. Штаб, имея в виду, что Пятигорский госпиталь переполнен уже больными офицерами, и находя, что болезни Лермонтова и Столыпина могут быть излечены и другими средствами, предписал пятигорскому коменданту отправить их в свои части или же в Георгиевский госпиталь. На данные им вследствие сего предписания отправиться по назначению Лермонтов и Столыпин донесли от 18 июля: первый за № 132, а второй за № 51, что они имеют от полковника Траскина предписания, разрешающие им лечиться в Пятигорском госпитале, с тем чтобы они донесли об этом своим полковым командирам и отрядному дежурству. И так как они начали уже пользование минеральными водами и приняли Лермонтов двадцать три, а Столыпин двадцать девять серных ванн и с перерывом курса лечения могут подвергнуться совершенному расстройству здоровья, то и просили полковника Ильяшенкова исходатайствовать им разрешение остаться в Пятигорске до окончания курса лечения. При рапортах были приложены дополнительные медицинские свидетельства курсового врача Барклая-де-Толли № 29 и 30 о необходимости им продолжать лечение минеральными водами — и начальство сдалось: на представление о сем коменданта от 23 июня, за № 1118, ответа из штаба не последовало, и Лермонтов со Столыпиным остались на водах.

Дело Пятигорского комендантского управления 1841 года, № 88.

Цит. по: Мартьянов П. К. 3С. 208

Медицинское свидетельство, выданное Лермонтову (15 июня) ординатором Пятигорского военного госпиталя, лекарем Барклай-де-Толли, в том что Тенгинского пехотного полка поручик М. Ю. сын Л(ермонто)в одержим золотухою и цинготным худосочием, сопровождаемым припухлостью и болью десен, также изъязвлением языка и ломотою ног, — почему ему необходимо продолжать пользование минеральными водами в течение целого лета 1841 г.

Д. В. Ракович. С. 33—34

Он [Столыпин] приходился ему родственником, собственно двоюродным дядей, но вследствие равенства лет их называли двоюродными братьями.

П. А. Висковатов . С. 188

Особенно дружен был Лермонтов с двоюродным братом своим Алексеем, они были вместе в школе и в гусарах, а также два раза (как помнится) на Кавказе: в 1837 году, когда первый был переведен туда за стихи на смерть Пушкина, последний же ездил туда охотником (призываемым добровольно. — Е. Г. ) из гвардии, а затем в 1840—1841 годах, когда первый вторично был выслан туда за дуэль с Барантом, а последний, вследствие той же дуэли, по внушению покойного государя поступил из отставки (в которую недавно вышел) на службу в Нижегородский драгунский полк, стоявший на Кавказе.

Н. М. Лонгинов 1. С. 381—382

У него [Столыпина] была неприятность по поводу одной дамы, которую он защитил от назойливости некоторых лиц (под этими «лицами», как начинают догадываться некоторые исследователи, был сам царь. — Е. Г. ). Рассказывали, что ему удалось дать ей возможность незаметно скрыться за границу... В этом деле Лермонтов, как близкий друг Монго, принимал самое деятельное участие. Смелый и находчивый, он главным образом руководил делом. Всю эту скандальную историю желали замять и придать ей как можно меньше гласности.

П. А. Висковатов . С. 289

Лермонтову и Столыпину-Монго удалось спасти одну даму от назойливости некоего высокопоставленного лица. Последнее заподозрило в проделке Барятинского, потому что и он ухаживал за этой дамой. И личный неуспех и негодование на него высокого лица побудили Барятинского возненавидеть как Столыпина, так и Лермонтова.

Е. А. Бобров. Из истории русской литературы XVII и XIX столетий //

Известия Отделения русского языка и словесности

императорской Академии наук. СПб., 1909. Т 14. Кн. I. С. 90

Он [Столыпин] был одинаково хорош и в лихом гусарском ментике, и под барашковым кивером нижегородского драгуна, и, наконец, в одеянии современного льва, которым он был вполне, но в самом лучшем значении этого слова. Изумительная по красоте внешняя оболочка была достойна его души и сердца. Назвать «Монго-Столыпина» значит для нас, людей того времени, то же, что выразить понятие о воплощенной чести, образце благородства, безграничной доброте, великодушии и беззаветной готовности на услугу словом и делом. Его не избаловали блистательнейшие из светских успехов, и он умер уже не молодым, но тем же добрым, всеми любимым «Монго», и никто из львов не возненавидел его, несмотря на опасность его соперничества. Вымолвить о нем худое слово не могло бы прийти никому в голову и принято было бы за нечто чудовищное.

Н. М. Лонгинов 1. С. 382

Почему Столыпина назвали «Монго», неизвестно. Кажется, что название это, навсегда оставшееся за ним, было дано ему Лермонтовым, описавшим одну из гусарских шалостей.

П. А. Висковатов. С. 189

Монго — повеса и корнет

Актрис коварных обожатель,

Был молод сердцем и душой,

Беспечно ласкам женским верил

И на аршин предлинный свой

Людскую честь и совесть мерил.

Породы английской он был —

Флегматик с бурыми усами;

Собак и портер он любил,

Не занимался он чинами,

Ходил немытый целый день,

Носил фуражку набекрень,

Имел он гадкую посадку —

Неловко гнулся наперед,

И не тянул ноги он в пятку

Как должен каждый патриот.

Но если, милый, вы езжали

Смотреть российский наш балет,

То, верно, в креслах замечали

Его внимательный лорнет.

Лермонтов.

(Характеристика А. А. Столыпина в поэме «Монго»)