Николай Конрад - Очерки японской литературы

С этой точки зрения, древнейшую форму мировоззре­ния, которую мы находим в наиболее раннюю фазу исто­рического существования Японии, можно определить как мифологическую. Такое наименование оказывается при­годным именно потому, что характерным действующим фактором психического уклада в ту эпоху является мифо­логическая апперцепция.

Мифологическое апперцепирование всего окружающего оказывалось наиболее типичным способом реагирования и на внешний мир, и на явления, источником которых бы­вал сам человек. В плане этой основной действующей силы развиваются все три главных направления психической деятельности: мышление познавательное, мышление нор­мативное и образно-художественное. На этой же основе вырабатывается и характерный уклад мировоззрения, сво­дящийся в плане познавательном к установлению теоре­тического принципа мышления, положения, согласного с объективным опытом социального целого; в связи же с практической ролью познания — к определению средств и способов достижения различных человеческих целей; в плане нормативном — к установлению основного принци­па должного (или не должного), в тесной связи с его прак­тическою ролью: давать направление воле и поведению; в плане образно-художественном — к установлению также своего рода принципа, преимущественно — в форме «ти­пичности» (так сказать, истинности психологической и «чувственной»), в соединении с практической целью худо­жественной мысли: дать удовлетворение созерцательным интересам человека, создать возможность мысленного переживания наиболее приятных или «особо действую­щих» впечатлений жизни. Ознакомление с древнейшими Формами представлений японцев позволяет установить более или менее отчетливо те положения, которые характеризуют каждую из этих трех областей мировоз­зрения.

Наиболее могущественным принципом познавательного мышления в ту эпоху является, по-видимому, анимизм,— как в своем основном виде, в форме специфического апперцепирования человека, так и в своих производных отсюда формах. Анимистическое восприятие было направлено, надо думать, на целый ряд объектов, так как мы наблю­даем ряд отдельных мифологий. Прежде всего — мы видим мифологию человека, с наибольшей силой проявляющую­ся в мифологическом апперцепировании смерти и всего, что с нею связано, а также в мифологическом восприятии сексуального переживания со всеми его атрибутами; иначе сказать — две разновидности антропомифологии, настолько развитые, что дают возможность говорить раздельно' о специальной мифологии смерти и мифологии фаллической. Затем мы находим мифологию животного, по-видимому, не в очень развитой форме и сводящуюся главным образом к мифообразованию типа «животное — душа» (например, змея). И, наконец, мы сталкиваемся с различными направ­лениями мифологии природы, в особенности — мифологии астральной (солнце) и стихийной (вода, ветер). К этим главнейшим формам мифологии надо, по-видимому, при­соединить и отдельные черты мифологии культуры, в част­ности, труда и изобретений, хотя здесь мы наблюдаем явное взаимопроникновение элементов натурмифологии и культурмифологнп (например, богиня Аматэрасу — боги­ня солнца и в то же время — пряха).

Вторым чрезвычайно важным, но, так сказать, «сопут­ствующим» принципом познавательной деятельности была идея чародейства. Понятие чародейства, надо думать, ни в коем случае не являлось самодовлеющим, имеющим свое собственное происхождение и самостоятельное значение; оно укладывалось целиком в анимизм, представляя его вто­рую сторону.

Иптеллектуалистический момент единой мифологиче­ской апперцепции выражался преимущественно в форме анимизма (в чистом смысле этого слова), волюнтаристи­ческий же — в форме чародейских представлений. Таким образом, каждый мифологизируемый в анимистическом смысле объект оказывался тем самым и носителем извест­ных чародейских свойств. Идея чародейства по мере сво­его развития привела к образованию представления о практической стороне познания: мы знаем о существова­нии идеи оборонительного чародейства — представлений о способах защиты от действия злых сил (духов, богов) и идеи наступательного чародейства — то есть ппедставле- ний о способах активного человеческого воздействия на мир явных и скрытых сил. Таким образом, оказались удов­летворенными обе сферы объективного познания — теоре­тическая и практическая.

Нормативное мышление нашло главное свое выражение в идее чисто этического порядка — в идее «скверны» (кэгарэ). Эта идея теснейшим образом связана с предыдущей познавательной сферой мышления — в ее анимистическо- чародейском содержании. Все те ассоциации, которые окружают идею скверны, ясно свидетельствуют о проис­хождении ее от мифологии человека, в особенности — от мифологии смерти, а также отчасти рождения: «нечисты», по преимуществу, смерть, рождение и кровь. Этот теоре­тический принцип нормативного мышления, выраженный в отрицательном понятии «скверны», вызвал как след­ствие уже положительную категорию «должного» — в форме «чистоты», что, в свою очередь, повлекло за собою образование известного практического постулата — «очи­щения» (хараи). Этот постулат был руководящим прави­лом, направляющим волю и поведение как отдельных лю­дей, так и общественных групп (очищение индивидуаль­ное и всенародное — «о-хараи»).

Помимо этих сторон мировоззрения древнейших япон­цев, в ту же эпоху,— хотя и в более поздние сравнительно времена,— мы находим следы мифологии предков, еще сравнительно слабо развитой и трактуемой преимущест­венно в элементарном анимистически-чародейском духе, но все же имеющей свои отличия и свой характерный объект, своими свойствами и содержанием направивший впоследствии эту мифологию по руслу типичного культа предков Эти элементы мифологии предков проникали, с одной стороны, в сферу «объективного» познания, с дру­гой — в сферу нормативного мышления, находя свое отра­жение и в реальных постулатах поведения, направленного к оформлению и укреплению рода. Этот культ предков стал сильно заметным уже в конце периода, в последующую же эпоху стал играть очень большую роль, почти утратив при этом свой мифологический характер и приняв окраску чисто этическую или религиозную. В ту же эпоху он трак­товался почти исключительно в одном мифологическом аспекте.

Все эти отдельные отрасли были частями лишь одного общего целого: мировоззрения как такового. Элементы по­знавательные и нормативные взаимно переплетались и сливались в настолько тесное единство, что отделять их друг от друга можно лишь искусственно, действуя анали­зом только как приемом. В виду же того, что основной дей­ствующей пружиной всего мировоззрения в целом была мифологическая апперцепция, накладывавшая свою пе­чать на все взгляды и на все поступки японцев того време­ни, это мировоззрение и можно назвать мифологическим.