Стивен Прессфилд - Война за креатив. Как преодолеть внутренние барьеры и начать творить

Подобно тому, как Сопротивление можно рассматривать как нечто личное (я уже говорил, что Сопротивление способно «любить» и «ненавидеть»), его также можно считать и силой природы, столь же безличной, как энтропия или распад молекул.

Точно так же позыв к творчеству и созиданию можно воспринимать и как персонализированный (дух или демон, ангел или муза), и как безличный, подобный приливам и отливам или рассвету и закату. И то и другое работает. А если излишняя вариативность трактовок вам не нравится, думайте о нем как о «таланте», заложенном в наши гены эволюцией.

Самое интересное — в рамках тезиса, который я собираюсь выдвинуть, — состоит в том, что существуют силы, которые мы можем назвать нашими союзниками.

В то время как Сопротивление старается не дать нам стать теми, кем мы рождены стать, противодействующие силы сдерживают его. Это наши союзники — музы и ангелы.

Почему в предшествующих главах я делал такой акцент на профессионализме? Потому что самое важное в любом деле — это собственно труд. Главное — ежедневно садиться за стол и делать попытку. Почему это так важно?

Потому что, когда мы день за днем садимся за работу и доводим что-либо до совершенства, начинает происходить нечто таинственное. Начинается процесс, при котором неизбежно и безотказно небеса приходят нам на помощь. Невидимые силы становятся нашими союзниками, счастливая случайность помогает нам реализовать наш замысел.

Это секрет, который знают настоящие художники и не знают те, кто ими притворяется. Когда мы каждый день садимся за нашу работу, вокруг нас концентрируется сила. Муза ценит нашу преданность. Мы удостоились ее благосклонности. Когда мы садимся за работу, мы уподобляемся намагниченному жезлу, притягивающему железные опилки. Приходят идеи. Появляются озарения.

В то время как Сопротивление живет в аду, Созидание обретается на небесах. И оно не только наблюдатель, но и ревностный и активный союзник.

То, что я называю профессионализмом, можно назвать также назвать кодексом художника или путем воина. Это позиция небезразличия и служения. Рыцари Круглого стола были целомудренными и скромными. И все же они сражались с драконами.

Мы тоже сталкиваемся с драконами. Огнедышащими грифонами в наших душах, которых мы должны победить и перехитрить, чтобы добыть сокровище из глубин нашего Я и ответить на вопрос о том, зачем мы оказались на этой планете.

Цитата из Ксенофонта, открывающая эту часть книги, взята из трактата, в котором прославленный воин и историк дает рекомендации молодым людям, стремящимся стать командирами. Он утверждает, что первая обязанность командира — приносить жертвы богам и взывать к ним о помощи.

Я делаю то же самое. Последнее, что я делаю перед тем, как сесть за работу, — это произнесение моей молитвы Музе. Я читаю ее вслух, совершенно серьезно. И только после этого приступаю к делу.

Когда мне было около 30, я снимал небольшой дом в Северной Калифорнии; я приехал туда, чтобы закончить роман или убить себя. К этому времени у меня разрушился брак с девушкой, которую я любил всем сердцем, я испортил две карьеры и т. д., и т. п. — и все потому (хотя в то время я этого не понимал), что не мог справиться с Сопротивлением. Первый роман я написал на девять десятых, второй — на девяносто девять сотых, а потом выбросил их в мусорную корзину. Мне не хватало мужества. Поддаваясь Сопротивлению, я становился жертвой всех вышеупомянутых пороков, отвлекающих факторов, зла, — называйте это как угодно, — которые не вели никуда, и в конце концов оказался в сонном калифорнийском городке, с фургоном «Шевроле», котом Мо и древней «Смит-Короной».

На нашей улице жил парень по имени Пол Ринк. Если хотите получить о нем представление, прочтите книгу Генри Миллера «Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха». Пол был писателем. Он жил в своем автофургоне под названием «Моби Дик». Каждый день я начинал с того, что пил кофе вместе с Полом. Он читал мне лекции о самодисциплине, преданности, пороках рынка. Но, самое главное, он поделился со мной молитвой — «Взыванием к Музе» из «Одиссеи» Гомера в переводе Лоуренса Аравийского. Пол напечатал ее для меня на своей машинке «Ремингтон», еще более старой, чем моя. Этот листок бумаги еще хранится у меня. Он желтый и сухой, как пыль; малейшее дуновение — и он рассыплется.

В моем домике не было телевизора. Я не читал газет и не ходил в кино. Я просто работал. Однажды днем я мучил бумагу в маленькой спальне, переделанной в кабинет, как вдруг услышал, как кто-то громким голосом декламировал: «…охранять, защищать и оберегать Конституцию Соединенных Штатов». Я вышел наружу. Что происходит? Оказалось, это радио моего соседа. «А ты не слышал? Никсон ушел, они выбрали нового парня».

Я пропустил Уотергейтский скандал.

Я был полон решимости продолжать работу.

Я терпел неудачи так часто и причинял этим самому себе и людям, которых я люблю, столько боли, что чувствовал: если я провалюсь на этот раз — остается только повеситься. Тогда я еще не знал, что такое Сопротивление. Но я ощущал его, причем явственно. Я воспринимал его как позыв к саморазрушению. Я не мог закончить то, что начал. Чем ближе я оказывался к цели, тем больше я находил самых разных способов все испортить. Я работал 26 месяцев подряд, пока наконец не написал:

Я так и не нашел покупателя для той книги. Впрочем, как и для следующей. Прошло десять лет, прежде чем у меня что-то получилось, и еще десять — прежде чем был опубликован мой роман «Легенда Баггера Ванса». Но момент, когда я впервые напечатал слово «конец», стал эпохальным. Я помню, как вынул из машинки последнюю страницу и положил ее на стопку листов — готовую рукопись. Никто не знал, что я сделал. Никого это не интересовало. Но я знал. Я ощущал себя так, словно дракон, с которым я сражался всю жизнь, только что упал мертвым у моих ног и испустил свой последний серный выдох.

Покойся с миром, ублюдок.

На следующее утро я зашел к Полу на чашечку кофе и сказал, что закончил книгу. «Молодец, — сказал он, не поднимая взгляда. — Начинай следующую прямо сегодня».

До знакомства с Полом я никогда не слышал о музах. Он просветил меня. Музы — это были девять сестер, дочери Зевса и Мнемозины. Их звали Клио, Эрато, Талия, Терпсихора, Каллиопа, Полигимния, Мельпомена, Эвтерпа и Урания. Их работа — вдохновлять художников. Каждая Муза отвечает за определенный вид искусства. В Новом Орлеане есть район, где улицы названы в честь Муз. Я когда-то жил там и ничего не знал об этом — думал, что это просто причудливые названия.