Игорь Суриков - Сапфо

Характерный пример. Эолийцы основали в своей области 12 городов, которые постепенно сформировались в полноценные полисы. Однако через какое-то время этих эолийских городов было уже не двенадцать, а одиннадцать. Потеряна была Смирна — богатый и процветающий по тем временам приморский торговый центр. И захватили Смирну отнюдь не какие-нибудь «варвары», а греки-ионийцы, с юга, как мы знаем, соседствовавшие с эолийцами. Смирна превратилась в ионийский город.

Впрочем, для всех малоазийских эллинов — враждовали ли они или жили мирно — главной все-таки была «варварская» проблема. Ведь они воистину вели в своем роде «кромочное» существование на узкой полоске прибрежных земель: с одной стороны — море, с другой — древневосточные государства и племена.

Собственно, эта особенность характерна, пожалуй, не только для эолийцев или ионийцев, но и для греков как таковых. Ее уже тогда же подметил гениальный Платон, писавший: «…Мы теснимся вокруг нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота» ( Платон . Федон. 109 b).

Да, эллины, воздвигая свои города, действительно обосновывались на самой кромке беспредельного «варварского» мира; последний в своей европейской и западноазиатской части оказался в результате украшен по южному «подбрюшью» (средиземноморскому и черноморскому) этакой пестрой каймой греческих полисов (просим прошения за невольную метафору).

Вглубь материка греки не забирались (то есть совершали, конечно, туда поездки торгового и иного характера, но на постоянное жительство не переселялись). Да и не только вглубь материка! Даже Сицилия — хоть и большой, но остров — точно так же была лишь «обшита» эллинской «каймой» по побережьям, а в ее центральной части обитали одни «варварские» племена (сикулы, сиканы и др.).

Это интереснейшее явление — «кромочное» существование — не могло не породить особую психологию постоянного пограничья, «фронтира». Последняя в качестве одного из своих важных компонентов включала, естественно, впитавшуюся в «плоть и кровь» потребность постоянно быть начеку, всегда ожидать опасности.

Весьма закономерно и ожидаемо, что если та или иная группа прибывших греков имела возможность поселиться не на самом материке, а на каком-нибудь прибрежном острове, — то именно такой выбор по большей части и делался, во всяком случае на первых порах. Что и говорить, остров куда надежнее в плане защиты от вражеских угроз. Правда, нередко бывало и так, что через несколько десятилетий греки, в ограниченных островных условиях начиная уже ощущать тесноту и недостаток ресурсов, а с другой стороны — убеждаясь, что туземцы-варвары не так и страшны, как казалось попервоначалу, — совершали, как выражаются, «прыжок на материк», то есть переносили свой город туда. Впрочем, Лесбос как раз был одним из самых обширных и богатых островов Эгейского моря, так что его эллинским обитателям «прыгать» никуда не пришлось, они на нем так и остались.

Как бы то ни было, встреча с «иными», «чужими» — это далеко не непременно и даже, пожалуй, не в первую очередь стимул к конфликтам. Как минимум не в меньшей степени это стимул к контактам. Наиболее естественный вопрос, возникающий при подобного рода встречах — не «как мы можем им навредить?», а «что мы можем от них получить?». Такие ситуации должны были подталкивать не только к враждебности, но и к конструктивному диалогу.

Греки, обосновавшиеся на малоазийском берегу Эгейского моря, постепенно открывали для себя «варваров». Узнавали о них много нового. Хотя бы то, например, что «варвары» — не такие уж и дикие, как могло представиться на первый взгляд. Точнее будет выразиться так: что «варвары» могут быть очень и очень разными. Среди них встречались как этносы, живущие действительно еще вполне родо-племенным строем, так и носители достаточно высокой цивилизованности, создавшие свои государства и города.

Среди последних на особом месте стояли лидийцы. Их государство с VII века до н. э., когда в нем установилась власть династии Мермнадов, стало сильнейшим в Малой Азии. В годы, когда жила и писала Сапфо, Лидией правил царь Алиатт, отец Креза — того самого Креза, чье имя стало в устах греков символом чудовищного, немыслимого богатства. Да и поныне говорят «богат, как Крез». Кстати, подчеркнем, именно Крез, а не Крёз, как почему-то произносят и даже пишут некоторые люди, видимо, не отличающиеся особенной грамотностью.

Когда царствовал Крез (в 560–546 годах до н. э.), Сапфо, кажется, уже не было на свете, или, во всяком случае, она была уже пожилой. Но на самом деле Крез попросту пожинал (и не особо даровито) те плоды, которые посеял его покойный родитель. По большому счету, именно Алиатт сделал Лидию одной из великих держав Ближнего Востока [101] Суриков И. Е. Черноморское эхо катастрофы в Сардах (Персидское завоевание державы Мермнадов и колонизационная политика Гераклеи Понтийской) //Античная цивилизация и варвары. М., 2006. С. 57–58. . Ряд его деяний позднейшими авторами оказался по недоразумению приписан его сыну и преемнику [102] Hogarth D. G. Lydia and Ionia // Cambridge Ancient History. Vol. 3. Cam-bridge, 1929. P. 514; Delcourt M. Périclès. R., 1939. P. 18; Forrest W. G. The First Sacred War // Bulletin de correspondance hellénique. 1956. Vol. 80. No. 1. P. 33 ff.; Ellis W. M. Alcibiades. L.; N. Y., 1989. P. 1–5; Суриков И. Е. Гостеприимство Креза и афиняне // Закон и обычай гостеприимства в античном мире. М., 1999. С. 72–79. .

Возьмем хотя бы такой эпизод из жизни одного знатного афинянина. «Алкмеон, сын Мегакла, оказал помощь лидийцам, прибывшим из Сард от Креза к Дельфийскому оракулу, и заботился о них. Услышав от своих послов к оракулу об услугах Алкмеона, Крез просил его прибыть в Сарды. Когда Алкмеон приехал в Сарды, царь дал ему в подарок столько золота, сколько он мог сразу унести на себе. Алкмеон же ухитрился еще умножить этот щедрый дар. Он облекся в длинный хитон, оставив на нем глубокую пазуху. На ноги он надел самые большие сапоги, которые только можно было найти. В таком одеянии Алкмеон вошел в сокровищницу, куда его ввели. Бросившись там на кучу золотого песка, Алкмеон сначала набил в сапоги сколько вошло золота. Потом наполнил золотом всю пазуху, густо насыпал золотого песку в волосы на голове и еще набил в рот. Выходя из сокровищницы, Алкмеон еле волочил ноги и был похож скорее на какое-нибудь другое существо, чем на человека. Рот его был полон, и вся одежда набита золотом. При виде этого Крез не мог удержаться от смеха и не только оставил всё унесенное им золото, но еще и добавил не меньше. Так-то этот дом чрезвычайно разбогател. Алкмеон этот держал четверку лошадей и победил в Олимпии, получив награду» ( Геродот . История. VI. 125).

А ведь действительно колоритный рассказ! С одной стороны — эллин, употребляющий любые средства, чтобы обогатиться (вспомним выше цитированный отрывок из Пиндара: «Лучше всего на свете — вода; но золото…»), не боящийся для этого и смешным показаться. С другой стороны — горделивый и самоуверенный восточный владыка, которому всё это только забавно, поскольку он твердо знает: сколько бы ни унес у него этот гречишка — в казнохранилищах не убудет.