Илья ШТЕМЛЕР - BREAKFAST ЗИМОЙ В ПЯТЬ УТРА

- Вот он, вот он! - ошалело заорал один из мальчиков русского семейства. - Тот самый обезьян. Где мы ждали дядю Федора.

- Это, наверное, его брат, - рассудительно возразил второй мальчик.

- Вот дают, суки, - восхитительно бормотал лысый папаша, не отрывая глаз от окуляра видеокамеры. - А! Ведь никто не поверит, бля.

Вагон шел вдоль водоема, на котором рыбачил бедолага Джордж, о встрече с которым заранее предупредил гид.

- Джордж, Джордж, берегись! - заорали все туристы. И дети, и взрослые. И я, болван, орал вместе со всеми.

Мы видели, как к Джорджу со спины приближается гигантская акула, раззявив челюсти со страшными зубами… Джордж безмятежно рыбачил, он не слышал доброго совета… Мгновение, и челюсти сомкнулись, увлекая в пучину растяпу Джорджа.

- О, Джордж! - горевал весь вагон вслед за нашим гидом, длинноволосым парнягой.

- Это ж надо, придумали, суки! - восхищенно цокал языком лысый папаша, вскочив ногами на сиденье для улучшения обзора. - Ведь никто не поверит, бля!

- Слезь, Саша, оштрафуют. - Широкоплечая блондинка дергала мужа за штанину. - Саша! Кому я сказала! Александр! - Она смахивала с лица брызги воды, а может быть, капли пота - действительно было страшно, особенно в кратере вулкана, куда ненароком заскочил наш вагончик…

Впрочем, настоящий страх я испытал в кинотеатре будущего. Когда в звездолете облетал Галактику. Вот страх так страх! Звездолет, точно необъезженный мустанг, вскидывал привязанных ремнями зрителей, врезаясь в каких-то звездных врагов. Грохот, треск, вой, душераздирающие крики… «Черт бы меня побрал! - Я крепко зажмурил глаза. - Нужно мне это?! С моим давлением!» Вцепившись насмерть в подлокотники кресла, я проклинал свое любопытство, моля судьбу выпустить меня живым из этого ада. Десятиминутный киноаттракцион, казалось, длился вечность. Багровые сполохи сквозь веки проникали в мозг, расплавляясь там огненной магмой… Наконец казнь закончилась. Не чуя ног, я сполз со стула. Я видел очумелые лица других зрителей. Где тут выход, сволочи?! А навстречу, гогоча и радуясь, шла следующая группа подопытных туристов…

Выйдя из кинотеатра будущего, я поклялся больше не испытывать судьбу и, с благодарностью в сердце за оставленную мне жизнь, влился в праздную толпу зевак, идущих к выходу из киностудии «Юниверсал», на волю.

И тут я узрел гигантскую фигуру зловредной обезьяны - Кинг-Конга, что терроризировала Нью-Йорк в одноименном фильме. Подле мохнатой лапы чудища жарился на солнце мужчина в широченных голубых шортах. Его тонкие кривые ноги напоминали два древка, над которыми повис голубой флаг. Обе руки мужчины оттягивали пластиковые мешки, а глаза шныряли по толпе: мужчина кого-то поджидал…

- Хелло, Федор, - произнес я с развязной интонацией. - Ну ты даешь, мужик! Они ж тебя ждали, ждали, а ты где-то мылился, блин.

Узкие гляделки мужика изумленно огруглились.

- Кто ждал? - переспросил он недоверчиво - русская речь его обескуражила.

- Кто, кто… Сашка со своей кодлой. С бабой и пацанами.

- А ты кто? - Одутловатое лицо мужчины налилось вишневым соком.

- Кто, кто… Конь в пальто, вот кто. Где же ты ошивался?

- В пирожковую заскочил. Потом обезьяну эту час искал, - виновато промямлил мужчина и грубо перешел в атаку - видно, был тертый калач: - А что же они, гады, не дождались меня у этой обезьяны, как договорились?! Я этому Сашке обломаю рога, попомнит…

- В пирожковую он заскочил, - передразнил я, отходя на безопасное расстояние. - Где ж ты ее раскопал? Пирожковые в России остались…

- От зараза, от зараза! - бушевал мужичок, хлопая себя сумками по ляжкам. - Всю гастроль попортил! - И он разразился таким сладкозвучным матом, что я в наслаждении прикрыл глаза…

Упреждая расспросы, я двинулся к выходу, оставив краснорожего в полном недоумении относительно моей персоны. Свершив проказу, я покинул киностудию «Юниверсал» с чувством выполненного долга…

Так вот сложился день. Потом наступил вечер с обильной едой в кругу родственников, с воспоминаниями, обменом информацией о житье-бытье…

И вот настала полночь с прогулкой к Променаду, центру тусовки лос-анджелесских панков… И прохладный воздух с океана холодил ноздри. И деревья светились в ночи мириадами маленьких лампочек в память о сравнительно недавнем Рождестве. И витрины магазинов с опущенными металлическими шторами, подобно закрытым глазам улицы. И редкие прохожие, что шли навстречу, - почему-то, в основном, мужские пары. Поначалу я не обратил внимания на это однообразие, а потом дотумкал - так это же знаменитый квартал на бульваре Санта-Моника. Тот самый квартал, что смущал симпатягу Эдди Уайта - «черно-белого» проводника поезда Нью-Йорк - Чикаго. Проблемы гомосексуалистов и лесбиянок все больше и больше тревожат как весь мир, так и Америку. Устраивают диспуты, проводят конгрессы; парады сексуальных меньшинств на Пятой авеню в Нью-Йорке вот-вот войдут в традицию, станут чуть ли не национальным праздником. У меня нет определенного отношения к этим «социально-биологическим прибамбасам» человечества, но мне понятно одно: если общество не может отторгнуть это явление естественным путем, если это явление есть форма существования части людей - и подчас людей выдающихся, прославивших человечество, - то силовой запрет никакого результата не даст. И более того - запрет, как форма насилия, будет иметь иные, не всегда предсказуемые негативные последствия…

Столики, рассчитанные на двоих посетителей, занимали правую, притемненную часть зала, а на левой стороне высились три подиума. Два из них пустовали, а на третьем «работал» парень лет двадцати. Совершенно обнаженный, если не считать узкой кожаной шлеи, которая спереди едва прикрывала футляром его «половой признак», а позади узкой вертикальной полоской делила смуглый зад на две великолепные спелые ягодицы. Тонкая, девичья талия поддерживала мощный торс, классически расширявшийся к хорошо тренированным плечам. Парень был красив. Его точеное лицо обрамляли темные прямые волосы, собранные бантом в конский хвост, который в такт движению обмахивал скульптурную спину, подобно дворникам лобового автомобильного стекла. И все это великолепие опиралось на стройные ноги, обутые в черные высокие сапоги…

Вокруг подиума, положив согнутые в локтях руки на голубой бархатный бордюр, замерли человек шесть знатоков. Глядя снизу вверх на своего кумира, они исторгали возгласы умиления и восторга. А парень крутил торсом, крутил задом, принимал невообразимые фривольные позы, облизывал языком металлический штакетник, вокруг которого и изгалялся. Почему-то именно последние движения более всего возбуждали зрителей. Кое-кто из них тянулся в экстазе к сапогам парня, пытаясь их поцеловать. Но вот музыка сменилась, парень упорхнул за бархатные шторки, и на подиум взлетел другой юноша. Такой же красавец, с диким мексиканским лицом. Вместо шлеи бедра его стягивали какие-то хитрые трусы, которые обнажали все его прелести, но при этом были снабжены довольно вместительными карманами.