Илья ШТЕМЛЕР - BREAKFAST ЗИМОЙ В ПЯТЬ УТРА

- А ты? - Войдя во вкус, я с вожделением приглядывался ко второму кутабу. - По-английски разговариваешь?

- Не-а. Жду.

- Чего ждешь? - озадаченно переспросил я. - Что американцы начнут разговаривать по-армянски?

- Не-а, - серьезно ответила она. - Жду, когда вернусь в Кировакан, домой.

- Тебе здесь плохо? - участливо поинтересовался я.

- Почему плохо? Хозяин - хороший человек, хотя азербайджанец. Комната есть. Я с сыном живу, с его женой, с внуками. Почему плохо? Только дома лучше. Пускай здесь молодые живут, я хочу умереть в Кировакане…

- Куда спешишь, женщина? «Умереть»! Тебе сколько лет? - Мне все больше нравился разговор. Даже появился акцент, у меня всегда появляется восточный акцент, когда встречаю кавказских людей, эдакая невольная ностальгическая нотка.

- Много лет, - вздохнула официантка. - Шестьдесят три будет в мае. А тебе? - И, выслушав, сказала после паузы: - Ты выглядишь лучше. Мой отец уже умер в твоем возрасте… Вай мэ, что я говорю! - закусила она губу и посмотрела на меня, как на покойника.

Я принялся за второй кутаб.

- Ты на мужа моей младшей сестры похож. Хороший человек, но дурак большой.

- Почему дурак? - пробурчал я.

- Потому что живет с такой, как моя сестра. Впалые щеки официантки покрылись румянцем, а нос заострился. Очень уж ей хотелось поговорить. Я не торопил официантку с откровением, чувствуя, что тем самым только распаляю ее желание с кем-то поделиться своими заботами в этот скучный ночной час.

- Скажи хозяину, пусть повесит на окна ленты с клеем. От мух. Совсем будет, как в духане.

- Какие мухи, где мухи? - озадаченно спросила официантка.

- У стекла, в окне. Я видел.

- Какие мухи?! Вай мэ… Колибри! Птичка такая, как наперсток. Только это сумасшедшая колибри: ночью колибри спят.

- Колибри?! - воскликнул я. - Верно, колибри… - Ведь я приехал в страну пальм и колибри.

- В Америке все не так, как у нас, - утешала меня официантка. - Ты видел за углом мужчину? На Променаде. Здоровый такой амбал. Сидит целый день с голой женщиной, всякие картинки на ней рисует. Слушай, возьми бумагу, на бумаге рисуй, да… На живой женщине рисует, негодяй… Когда я прохожу, всегда плююсь, он меня уже знает. - Официантка разгорячилась, щеки ее пылали розовым цветом атаки. - Ему в Кировакане давно бы клир оторвали за такое хулиганство, клянусь мами. А в Америке все можно.

Я сочувственно кивнул и, прикончив последний кутаб, вытащил из пенала салфетку.

- Хочешь мацони? - предложила официантка. - А чай? Хороший чай, английский, спецзаказ. Не хочешь? Сама за тебя заплачу, только пей, да. Что тебе, жалко? - и, заметив мое удивление, она проговорила, чуть понизив голос: - Понимаешь, если ты сидишь, чай пьешь, я за тебя кэш получу. Знаешь, что такое кэш? Доллары в руку, чистыми. Восемь долларов в час, а ночью - десять. Кямал сказал: когда нет клиента, иди домой. Теперь как я уйду домой, если сидит клиент? И повар знает, он там бастурму на завтра готовит. - Официантка повела острым подбородком куда-то в стену. - Хитрая армянка, да? - Когда она улыбалась, худое, испещренное заботами, ее лицо светилось детским лукавством.

- Ладно, давай чай, - вздохнул я. - Выпью и сразу уйду. - Я со значением посмотрел на часы.

Чай был поднесен с ритуальной точностью. По-восточному… Вначале на столе появился видавший виды пузатый, треснутый фаянсовый чайник. Под носиком чайника на проволоке висело мятое ситечко. Следом на клеенке оказался хрустально чистый маленький стакан-армуди в черненом подстаканнике и блюдечко с колотым сахаром. Поняла, хитрая, чем меня удержать, - я с детства обожал пить чай из стакана, формой похожего на грушу, или, по-азербайджански, «армуд». Зараз мог выдуть не менее пяти стаканов.

- Ты тоже пей, - предложил я, раздобрев от ностальгических воспоминаний. - Принеси себе «армуди».

- Я на работе, - строго ответила официантка.

С уютным плеском янтарная струя падала из ситечка в стакан, источая терпкий и густой аромат… Неужели они все это везли из своей Армении - чайники, стаканы, подстаканники, ситечко…

- Еще как везли, - проговорила официантка. - Таможня это пропускала. Говорили: пусть капиталисты узнают, как мы чай пьем… Моя сестра знаешь что привезла? Пианино! В моем контейнере везла, зараза. Мои платья, пальто-мальто вокруг положила, чтобы пианино не разбилось, - такая хитрая. Сказала: не надо тебе на таможню ходить, я сама все сделаю с Рантиком - это ее муж, тоже дурак большой. Когда контейнер пришел, я чуть не умерла - все мои вещи порвались, а ее пианино как из магазина, такая зараза…

- Что ты так родную сестру… - не удержался я.

- Зараза и гадина… Сколько я ей сделала добра, клянусь, я своему сыну столько не сделала. - Официантка похлопала ладонями по своим впалым щекам в знак правдивости сказанных слов. - Она училась в консерватории, я полы мыла, чтобы заработать копейку, ей послать. Когда она замуж за своего дурака вышла, я им такую постель подарила - на перину ляжешь, как в доме отдыха на Севане… Я тебе так скажу: эта Америка людей портит, клянусь. Как немного разбогатеют - все! Думают, что они уже с Богом в нарды играют, честное слово. На своих родственников даже не смотрят, а американцам жопу целуют. По-русски с акцентом разговаривают, слышал, да? Как клоуны, клянусь. Такая и моя сестра-хабалка со своим мужем, дураком.

- Почему дураком? - не удержался я.

- Потому что дурак. Она говорит: белое, он повторяет. Она на то же самое говорит: черное, он повторяет. Она его ругает, стулом бьет, он все терпит. Солидный, красивый мужчина, хорошо зарабатывает - он зубной техник. Сестра уже вся высохла - такая злая, зараза. Весь день лежит на пляже с подругами, загорает… «Я так устала на этих Гавайских островах… А я на Карибских любовь крутила… А я в Испании аборт делала…» Что ты так устала, зараза? Что ты сделала в этой жизни? Ты что, Эйнштейн, да? Или знаменитая артистка? Ты - говно. И на Гавайских островах ты - говно. И в Испании ты - говно, клянусь мами. И все друг о друге знают, что они говно… Ругают Армению, ругают Америку… Ара, что ты сделала для Америки?! Ара, кто тебя мучил в Армении? Ты жила там, как царица Тамара, потом приехала в Америку. «Ах, какая я несчастная, как я ненавижу коммунистов!» А сама партийный билет на кладбище закопала, у могилы отца, на всякий случай…

- Слушай, женщина… - Ладони мои обнимали остывающее тело стакана. - Я чай пью, ты мне аппетит портишь, - произнес я, невольно подражая манере разговора официантки. - Лучше расскажи, чем тебе так сестра насолила?

Официантка хлопнула обеими руками по коленям и принялась с силой поглаживать бедра, словно раскатывала тесто, - движение выражало крайнюю степень горя…

- Как можно такое рассказать, честное слово! У тебя дети есть?

- Да. Дочь есть.