Вернер Хамахер - Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию

48. Раз язык говорит для значения, он должен быть способен говорить и в отсутствие значения. Раз он говорит для адресата, он должен быть способен говорить и в отсутствие адресата. Раз он говорит для чего-то, он должен быть неким «для» также и без «чего-то» и без предназначенного этому «чего-то» «для». Язык – процесс только наполовину онтологический; филология должна заниматься и второй половиной.

48.

49. Язык – это objeu [27] От фр. objet (объект) и jeu (игра). Ponge 133–165. филологии.

Франсис Понж ухом филолога услышал в слове objet другое слово, objeu , и использовал его в своих текстах. Так он сочинил филологию, как – с бо́льшим размахом и галлюцинаторнее – и Джойс в «Поминках по Финнегану». Objeu – это объект, который сохраняет в игре свободу не превращаться в застывший предмет для субъекта. Это контригра против опредмечивания чего-либо в акте называния. Таким objeu может быть и любое слово, и язык в целом. В objeu язык играет против языка.)

Филология, которая, как всякий язык, есть язык языка и потому игра его непрограммируемого движения, это язык в trajeu [28] От фр. trajet (путь) и jeu. .

50. Гельдерлиново «Есть ли на свете мера? Нет ее» [29] Из стихотворения «В милой цветет синеве…» («In lieblicher Bläue). Перевод А. Прокопьева. отвергает заявление Протагора, что эта мера – человек. Антропология не может задавать вопросов о человеке, поскольку считает, будто уже знает, что он – непоколебимая достоверность субъективности субъекта и как таковая – мера всех вещей. Одним словом, антропология знает, потому что не задает вопросов. В вопрошании, однако, любая достоверность отдана во власть языка, а о языке надо сказать, что он не может служить мерой. Муки вопрошающего – Эдипа – Гельдерлин называет «неописуемыми, неизъяснимыми, невыразимыми». Несоразмерность языка и неизъяснимого, выражения и невыразимого оставляет язык без меры – без métron [30] Поэтический метр ( др. – гр .). . Поэтому язык говорит у Гельдерлина в «свободных ритмах». – Языку, который не в ладах с самим собой и с которым поэтому явно что-то «неладно», может соответствовать только такая филология, которая не знает меры, унаследованной ли, современной ли. Филология в «свободных ритмах».

51. Не существует метаязыка, который нельзя было бы дезавуировать другим метаязыком. Эта дезавуация – один из жестов филологии.

52. «[он бы смог] лишь / бормотать, бормотать, ну, да ну / же… же. // („Паллакш. Паллакш“.)» [31] Из стихотворения Пауля Целана «Тюбинген. Январь». Перевод Марка Белорусца. Целан 129. – Чем отвечает на эти стихи Целана филология? Тем, что она отвергает любые попытки измерить их языковой нормой, которая в них распадается. Тем, что и в психиатрическом диагнозе, находящем в них афатическое расстройство, видит расстройство языка. Тем, что идет по следам памяти о Гельдерлине, Бюхнере и других, вслушивается в их каденции, будто погружения в травмы, читает их как меморандум об ином роде человеческого языка – языка боли, говорящего, что он может лишь бормотать, но нарушающего свой собственный закон: не боли он дает язык, а самому языку причиняет боль. Боль языка, чем отвечает на нее филология? Тем, что чувствует ее как боль собственного языка? Тем, что по-другому повторяет боль другого? Делает и боль, и само другое другими? Позволяет ей сделать другим себя? Растворяет ее в себе? Но стихотворение не задает вопроса. Филология не дает ответа.

53. Язык не может стать объектом предикативных высказываний, поскольку и эти высказывания в таком случае должны были бы как принадлежать своему предмету, так и не принадлежать. Никакой троп не может охарактеризовать язык, не будучи вместе и тропом языка и не тропом. Каждое высказывание о языке и каждый троп в отношении него перечеркивают самих себя. То, что в языке называется «языком», – это ан-тропо-логическое событие как таковое.

Философии удалось справиться с этим затруднением, только когда в восемнадцатом веке было предположено, что в самом существе человека заложена нехватка определенности его существа и что его сущность [Essenz], таким образом, заключается в его экзистенции, а эту экзистенцию невозможно, в свою очередь, эссенциализировать. Филология может справиться с этим затруднением, только если придет к пониманию, что языковая экзистенция – это непоследовательное развитие событий, иными словами – движение, которое подчиняется логике высказываний и логике тропов, только лишая силы как одну, так и другую. Она – ан-тропология, а не антропо-логия.

54. Когда Роман Якобсон противопоставляет «поэтическую функцию» как субституцию по оси эквивалентностей другой – хочется сказать, прозаической – функции, которая реализуется комбинациями по оси ассоциаций [Kontinguitäten] [32] Якобсон 203–206. , геометрия их соотношения подразумевает, что обе оси пересекаются в нулевой точке, где они следуют и логике субституции, и логике ассоциации, и поэтической, и прозаической функциям – и одновременно не следуют ни той ни другой. Риторика метафоры и метонимии, на весь последующий век потребовавшая филологической работы в поэтологических, антропологических и психоаналитических штудиях, опирается на зеро-риторику с зеро-функцией, о которой даже фигура прозопопеи не может предоставить отчета, поскольку прозопопея состоит в полагании, а не в его отсутствии [33] Прозопопея – одно из ключевых понятий Пола де Мана, под которым он подразумевает голос, говорящий в произведении – необязательно в автобиографии (в которой это голос прошлых – «мертвых» – событий), но и в любом тексте, где он олицетворяет «замогильный голос» автора, голос, переживающий его смерть. De Man 76–77. . Зеро-риторикой была бы такая, которая в системе координат, состоящей из тропов, помечала бы пустую позицию [Leerstelle], точнее сказать – незаполненность позиций [Stellenleere], необходимую для самой возможности языка как такового. Только филология зеро могла бы быть origo [34] Исходный пункт системы дейктических координат, соответствующий положению «я» в «здесь и сейчас». филологии.

55. Тогда как в философии речь может идти только о nihil negativum [35] Пустой предмет без понятия ( лат .). Упоминается в «Критике чистого разума» Канта как определение невозможной формы или противоречивого понятия. , от которого она старается отделить свои предметы, в филологии речь идет о таком nihil, которому должно быть еще подвергнуто любое отрицание, чтобы его можно было рассмотреть как языковое событие. Это ничто настолько не ничтожно, что его можно охарактеризовать как nihil donans [36] Дающее ничто ( лат .). . Для филологии имеется [es gibt] не только «Имеется – язык»; в ней имеется и «Не имеется „Имеется – язык“». Это язык, который (себя) отдает [(sich) gibt], и тот, который (себя, это давание) отнимает.