Вернер Хамахер - Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию

56. У топосов тоже есть свое время. Филология, если она примет во внимание и разрастание тропов в барокко и романтизме, и истощение их в двадцатом веке, заметит, что осушение языка, с одной стороны, позволяет проступить наружу предикации как (идеологическому) центральному топосу, а с другой стороны, превращает зазор – интервал – путем умножения – в зазоры – и интервалы, которые нельзя ограничить рамками топоса; они держат открытым пространство а топии или у топии. Время пространства пропитывается временем расчищения пространства, расчищение пространства-времени – больше не предпосылка феноменальности, а уход в афеноменальное. И у времени есть время: оно ана хронично.

57. Помимо склонности ко всему, что сказано, филологии присуще отваживаться и на то, что не сказано.

58. То, что филология принимается к рассмотрению деталей, нюансов в деталях, intermundia [37] Пространства между мирами в эпикурейской философии. между нюансами, замедляет ее движение в языке и в мире. У ее медлительности нет меры. Как цейтлупа, она растягивает момент и позволяет замечать в нем рывки, не принадлежащие хронометрическому времени. Мир без времени, язык без времени: мир, язык, как они есть – целые, хоть их тут нет; именно эти, совсем другие.

59. Филология – абсолютная фермата.

60. Филология медленна, какой бы быстрой она ни была. Медленна в своем существе. Она сама – всегда позднее время.

61. Quand on lit trop vite ou trop doucement on ne comprend rien (Паскаль) [38] «Когда читаешь слишком быстро или слишком медленно, понимаешь плохо» (перевод С. Долгова). В цитате ошибка: у Паскаля в оригинале не «comprend» («понимает»), а «entend» («слышит; понимает»). Паскаль 86. . Кто читает слишком быстро или слишком медленно, ничего не понимает, но именно поэтому ему может прийти в голову, что понимание, постижение и усвоение (prehendre, capere, conceptio) не подлинно языковые жесты. (Я вижу, что Паскаль написал: on n’entend rien [39] «Тот ничего не слышит [n’entend rien]» ( фр .). Pascal 54. . Слишком поздно. Но все же.)

62. Филология – именно то заслуживающее уважения искусство, которое от своего почитателя требует, прежде всего, одного – идти стороной, давать себе время, быть тихим, медленным, – как ювелирное искусство слова , которое исполняет только тонкую, осторожную работу и которое может испортить все, если будет торопиться. Именно потому оно теперь необходимее, чем когда-нибудь, именно потому-то оно влечет и очаровывает нас, в наш век «работы», век суетливости, век безумный, не щадящий сил, поспешности, – век, который хочет успеть все и справиться со всем, с каждой старой и с каждой новой книгой. Филология не так быстро успевает все – она учит читать хорошо , т. е. медленно, всматриваясь в глубину смысла, следуя за связью мысли, улавливая намеки, при открытых дверях, нежными пальцами и глазами… (Ницше, «Утренняя заря», предисловие [40] Перевод В.М. Бакусева (с небольшими изменениями). Утренняя заря 11. ).

63. Там, где филология наталкивается на высказывания, тексты, произведения, которые целиком и полностью понятны, она содрогается, как перед чем-то уже переваренным, затевает полемику, отстраняясь от них, или молча отворачивается. Понятность исключает понимание и даже саму склонность что-то понимать. Любимым может быть только то, что вызывает недоумение; а дольше всего лишь то, что при все большем сближении остается чужим. Только непонятное, только – не просто prima facie [41] С первого взгляда ( лат .). , но ultima facie [42] С последнего взгляда ( лат .). – не поддающееся анализу может быть предметом филологии. Но движется и меняется она не в «предмете» [Gegenstand], а на местности [Gegend].

64. Нет филологии, которая не испытывала бы удовольствия от тишины, тишины букв, образов, архитектур, и также музыки и мыслей. Даже на спектакле она поворачивается только к тому, что не предназначается никому и ничему. Все остальное – театр, с ее стороны, как и со стороны ее «предметов».

65. Et tout le reste est littérature [43] «Все остальное – литература» (из «Искусства поэтики» Верлена). Verlaine 326–327. . Филология имеет дело как с этим, упомянутым Верленом, остатком, так и с другим, о котором говорится у Шекспира: The rest is silence [44] «Все остальное – молчание» («Гамлет»). . Чтобы различать эти два остатка, эти два молчания – а разница между ними иногда бесконечно мала, – филология становится критикой.

66. Говорят всё, но не значат ничего – так можно было бы охарактеризовать все удачные произведения. Для них не существует ничего вне их самих, на что бы они ссылались, мир затвердевает внутри них. Так же как о камне говорят, что он – твердая материя, произведения – твердый мир. Они плотны, они – стихи [dicht, Gedichte]. Не то чтобы это делало их недоступными: они говорят, потому что высказывают всё, в том числе и для других и для других времен, но они их не означают и не претендуют на знание ни о них, ни о себе. Поэтому идея филологии, соответствующая такой монадической структуре произведений, состоит не в объяснении, обращающем ее к другому миру и ставящем произведение в подчиненное положение, а в разъяснении, согласно которому нечто есть – сказано, изображено, вложено в музыку – или нет. Такое разъяснение удается только как недоумение [Befremden]. Филология и есть такое недоумение. Поэтому она делается медлительной и замирает, а тот, кто находится напротив, медленно окаменевает. Но кто здесь Горгона?

67. Разумеется, филология задает вопрос «Qui parle?» [45] «Кто говорит?» ( фр .). Отсылка к статье Мишеля Фуко «Что такое автор?», в которой он цитирует «Никчемные тексты» Сэмюэла Беккета. В русском переводе цитата звучит так: «Какая разница, кто говорит, кто-то сказал, какая разница кто» (перевод Е. В. Баевской, Беккет 94). В «Что еще остается сказать» («What remains to be said», Give the Word 691) Хамахер указывает на эту аллюзию, добавляя, что тот же вопрос задает и Морис Бланшо в начале книги «Ожидание забвение». и спрашивает не только об одном говорящем, но и о, может быть, необозримом множестве говорящих и тех, кто говорит до них, с ними, после них, – и таким образом спрашивает о «себе самой». Но она задает вопрос, и поскольку каждый вопрос задается в отсутствие ответа, и поскольку это отсутствие может продолжаться бесконечно, она должна спрашивать также: «Кто молчит?» и «Что молчит?» – и должна сама себя вымалчивать [erschweigen].

68. Возможно, для филологии существует только натюрморт – тихая жизнь [Stillleben]. Известно, что такие натюрморты могут быть местами боя и праздниками убоя. Все еще живет, все уже стихло .