Игорь Гарин - Ницше

Евреи, без сомнения, наисильнейшая, наистарейшая, наичистейшая раса, которая живет теперь в Европе: они умеют выходить из самых плохих обстоятельств.

Мыслитель, на совести которого лежит будущее Европы, при всех планах, которые он составляет себе относительно этого будущего, будет считаться с евреями — и с русскими — как с наиболее надежными и вероятными факторами в великой игре и борьбе сил.

Встретить еврея — благодеяние, допустив, что живешь среди немцев.

Поистине, общество, от которого волосы встают дыбом!.. Ни в каком ублюдке здесь нет недостатка, даже в антисемите.

…Для меня это вопрос чести — быть в отношении антисемитизма совершенно чистым и недвусмысленным, и именно против, как это видно из всего, что я пишу.

А. И. Патрушев:

Считая евреев «самой сильной, самой цепкой, самой чистой расой из всего теперешнего населения Европы», Ницше глубоко раскрывал корни антисемитизма, им всегда осуждавшегося: «Вся проблема евреев имеет место лишь в пределах национальных государств, так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получить перевес и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех теперешних нациях распространяется литературное бесчинство казнить евреев как козлов отпущения за всевозможные внешние и внутренние бедствия». Если Ницше осуждал литературные казни евреев, что бы сказал он, когда эти казни обернулись крематориями Аушвица и рвами Бабьего Яра?

«Предтеча фашизма», Ницше категорически отвергал расизм, считал проблему расы надуманной, а европейские нации искусственными: «То, что теперь называется в Европе „нацией“, это — только искусственная, а не природная вещь». Он призывал «не иметь дела с тем, кто принимает участие в лживом блефе расы».

«Предтеча фашизма», Ницше в одной из последних открыток, посланных Францу Овербеку уже на грани срыва в пропасть, с последней границы разума, писал: «Я занят составлением Promemoria для европейских дворов с целью создания антинемецкой лиги. Я хочу зажать „рейх“ в ежовых рукавицах…»

«Предтеча фашизма», Ницше, сравнивая немцев со славянами, говорил: «Одаренность славян казалась мне более высокой, чем одаренность немцев, я даже думал, что немцы вошли в ряд одаренных наций лишь благодаря сильной примеси славянской крови».

«Предтеча фашизма», Ницше метал гневные филиппики в тоталитаризм, патриотизм, развенчивал культ государства.

Ницше не просто ставил личность выше государства или нации, но обращал пафос своего Заратустры против «самого холодного из всех чудовищ», ведущего свой народ к гибели. Раздел «О новом кумире» «Заратустры» — отповедь всем тоталитаристам и этатистам:

…Государство лжет на всех языках добра и зла: и в речах оно лживо, и всё, что имеет оно, — украдено им.

Фальшь у него во всем: не своими зубами кусается зубастое это чудище, даже внутренности его — и те фальшивы.

Смотрите же, как оно приманивает к себе эти многие множества! Как оно душит их, как жует и пережевывает!

«Нет на земле ничего большего, чем я: я — перст Божий, я — устроитель порядка», — так рычит чудовище. И не одни только длинноухие и близорукие опускаются на колени!

Этот новый кумир все готов дать вам , если вы поклонитесь ему : так покупает он блеск добродетелей ваших и взор гордых очей.

Государством зовется сей новый кумир, там все — хорошие и дурные — опьяняются ядом; там все теряют самих себя; там медленное самоубийство всех называется жизнью.

Безумцы все эти карабкающиеся обезьяны, мечущиеся, словно в бреду. Зловоние источает их кумир, это холодное чудовище; зловонны и они сами, служители его.

Только там, где кончается государство, начинается человек — не лишний, но необходимый: там звучит песнь того, кто нужен, — единственная и неповторимая.

Говоря, что родина — это свинья, пожирающая своих сыновей, Джойс не делал открытия: Ницше произнес это до него. Задолго до написания «Заратустры» Ницше сказал еще сильнее: «Германская империя вырывает с корнем немецкий дух».

Человек, восставший против общего блага, посвящает свою книгу поборнику разума и просветительства Вольтеру. Жестокость, пишет он, не совместима с высокой стадией культуры и человеческим совершенством. А вот что воинствуюший «поборник насилия» и «шовинист» говорит о силе и национальном нарциссизме:

Слишком дорого приходится платить за силу; сила оглупляет.

Нет, не культ насилия, а «Ecce Homo» — трагическая правда о Ницше.

Могло ли вообще случиться, чтобы натура нежная, бескорыстная и чуждая всякой грубости, личность художническая и романтическая — вопреки самой себе — развила дикую антигуманную теорию торжествующего аморализма? Мог ли мягкий и кроткий Ницше, доброжелательный к славянам, французам, евреям, Ницше, требующий разоружения, неистово славославить жестокость?..

Вряд ли стоит говорить о моральном релятивизме Ницше, человека, невероятно чувствительного к добру, порядочности и любви. «Мне невыносимо нарушить слово, тем более — убийство». «Вернуть злому человеку чистую совесть — не это ли является моим непроизвольным стремлением?». «Я расположен к таким моралям, которые побуждают меня вечно что-то делать: и с утра до вечера и ночью грезить и не думать ни о чем другом, как только о том, чтобы сделать это хорошо, настолько хорошо, как я и в состоянии сделать!» Упреждая идеи ненасилия Ганди, Ницше требовал «быть справедливым к тем, кто тебя презирает».

Понимая амбивалентность добра и связанной с ним морали, глубоко прочувствовав опасность невыстраданной проповеди идеалов и лицемерие учителей жизни, Ницше отнюдь не требовал свободы от этических обязательств: «Быть может, черт придумал мораль, чтобы мучить людей гордостью, а другой черт когда-то ее снова отобрал, чтобы мучить их презрением к самим себе».

Как можно говорить об аморализме человека, придавшего добродетели вместо небесной абстракции — земное звучание?

Я заклинаю вас, братья, будьте верны земле! Не сидите, зарывшись с головою в мертвый прах небесной галиматьи. Держите ее гордо, свою земную голову, — она оправданье и смысл этой земли!.. Торопитесь, верните на землю отлетевшую от нее добродетель — да, верните ее для любви и для жизни: и да будет добродетель смыслом земли, ее человеческим смыслом!