Игорь Гарин - Ницше

Ритм, музыка слова, полагал автор «Дионисийских дифирамбов», очищает душу, смягчает ferocia animi [60] Ярость души ( латин .). , снимает напряженность.

Мелос означает, судя по его корню, успокаивающее средство, и не потому, что он сам по себе спокоен, а потому, что он действует успокаивающе — и не только культовые, но и обычные песнопения древнейших времен строились на предпосылке, что ритмичность оказывает магическое воздействие, как это проявляется, например, когда человек черпает воду или гребет; песня является своего рода заклинанием злых духов, которые, по тогдашним представлениям, вмешивались во все дела человека, она делает их послушными, сковывает их свободу и превращает в орудие человека. И за какое бы дело он ни принимался, у него всегда есть повод попеть — ибо ни одно дело не обходится без духов: заклинания и заговоры представляют собою, очевидно, исконные формы поэзии.

Поэзия не просто пленяет ритмом, но воспринимается как высшая истина : даже самые серьезные философы, везде требующие доказательств, ссылаются на изречения поэтов, дабы придать своим мыслям пущую убедительность («а ведь для истины гораздо опаснее, когда поэт согласно принимает ее, нежели когда он перечит, пытаясь ее опровергнуть». Ибо, как говорит Гомер, «поэты ведь великие лжецы!»).

Вклад Ницше в поэзию — почти маллармистский: он научился слышать молчание бытия, извлекать из несказанности тайный смысл и сполохи интуиции. Начинающиеся с отточия, верлибры Ницше как бы возникают из безмолвия — афоризмы, подслушанные поэтом у немого бытия.

Ницше осуществил на практике принцип философствования Хайдеггера: мыслить — это вслушиваться в бытие, слышать голос бытия…

Стихи Ницше звучат в контральтовом соло Третьей симфонии Густава Малера. Друг Ницше Петер Гаст переложил «Гимн жизни» для оркестра.

Как автор афоризмов Ницше не перестает чувствовать себя если не поэтом, то мастером формы, и его область здесь — нюанс («Я — нюанс», пишет Ницше в одном месте, слово «нюанс» выписывая, разумеется, по-французски). Нюанс — это оттенок и тонкость, и афоризм Ницше пригоден не столько для фиксации твердо установленного смысла, который писатель доводит до сведения читателя, сколько как поле обдумывания всего предполагаемого, как осторожное взвешивание всего, что приходит на ум: если и выражается нечто решительное, даже и в «агрессивном» тоне, как это порой случается у Ницше, то такая резкость предназначена для уравновешивания ее другим разделом; афоризмы соуравновешиваются как разделы многосоставной музыкальной формы.

Он и сам писал музыку и, между прочим, положил на музыку «Заклинание» Пушкина. Сама философия Ницше поэтична и музыкальна — и воспринимается не как «система» или «учение», а как искусство, ассоциативно умножающее и усиливающее богатство мысли, проникающее в глуби, недоступные для понятий.

Музыкальное, звуковое начало текстов Ницше проявилось в его способности передавать то, «что не может быть написано »: «Наиболее вразумительным в языке является не само слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, — короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, все то, что не может быть написано ».

Впрочем, Ницше пытался писать и это, невозможное, тончайшие оттенки чувств, особенности тона, внутреннее напряжение и трепет души, одним словом, картину глубинной душевной жизни .

Обвинения в анархизме последователя Макиавелли и Гоббса совершено беспочвенны: «Государство есть мудрая организация для взаимной защиты личностей». Отказываясь от «общественного договора» как причины происхождения государства, Ницше свободному волеизъявлению, равноправию и защите слабых противопоставляет иерархию воль. Не «договор», а власть сильных над слабыми, организации над хаосом, силы над слабостью — вот что такое государство: «…Раса покорителей и господ, которая, обладая военной организованностью и организаторской способностью, без малейших колебаний налагала свои страшные лапы на, должно быть, чудовищно превосходящее ее по численности, но все еще бесформенное, все еще бродяжное население. Так вот и затевается „государство“ на земле».

Государственная власть — форма «воли к могуществу». Все, что противостоит или противоречит последней, ведет к упадку государства. Демократия есть «историческая форма падения государства», возникшая в результате «кровосмесительства господ и рабов». Упадок политической организации общества связан с процессом измельчания человека-массы, низвержения его на степень посредственности. Государство восторжествавшего человека-массы обречено на вырождение.

Казалось бы, из апологии воли к могуществу должно последовать утверждение всего, связанного с великим государством. Однако у Ницше государство неожиданно оказывается антагонистом культуры: «Одно живет другим, одно преуспевает за счет другого». В итоге «все великие эпохи культуры суть эпохи политического упадка». Почему? Потому, что воля к могуществу не может быть всеобъемлющей: либо она возвышает государство за счет культуры, либо культуру за счет государства. Чем аполитичней культура, тем выше ее достижения.

Общественную, политическую, государственную жизнь Ницше изображает как процесс вечного становления, нисхождения-восхождения, вечного возврата. Общественная жизнь — конкуренция личностей и групп, ведомая волей к могуществу, борьба за господство, победы и поражения в этой борьбе. Отсюда с неизбежностью вытекает неравенство, иерархия, подчинение и господство.

Остановиться на определенной ступени власти — значит начать ее терять. Власть стремится превосходить себя. Власть — творческий инстинкт и, как таковой, безмерна.

Но Ницше никогда не мог стать художником одной краски. Власть, стремление к величию — светлая сторона дела, другая, глубже спрятанная — темная стихия, кроющаяся за неуемным честолюбием: «Люди, которые стремятся к величию, обыкновенно дурные люди, это единственный для них способ переносить самих себя ». Здесь — предчувствие «человеческой деструктивности» Эриха Фромма: дабы защититься от собственной разрушительности, от некрофилии, ленины и гитлеры нуждаются в «великих идеях»… Властолюбие — болезнь, «внутренняя война», «анархия инстинктов». Воля к могуществу — движущая сила жизни и величайшая опасность, исходящая от людей, которым трудно « переносить самих себя ».