Игорь Гарин - Ницше

Ницше считал музыку средством, соединяющим сознание человека с праосновами бытия, проясняющим мировое становление. Если у Вагнера музыка осуществляет намерение поэта, выражая сокровенный смысл поэзии, то есть вторична по отношению к слову, то для Ницше она — главный источник художественности и одновременно выражение смысла бытия. Музыка придает жизни ощущение самодостаточности и одновременно углубляет понимание ее природы. Музыкальный восторг Ницше считал наисильнейшей эмоцией жизни. Проповедуя самодостаточность и самоценность жизни, автор «Веселой науки» видел именно в музыке, соединении музыки с игрой — символ и образ самовозвышающейся жизни. Об этом, в частности, идет речь в 77-м афоризме «Веселой науки» (важнейшем для понимания ницшевской концепции жизни, игры и искусства), на что обратил внимание Ортега в своей книге «Что такое философия?»

Для позднего Ницше музыка — средство успокоения, отдыха. Она — его убежище, приют, освежающий поток, средство очищения — musica divina [59] Божественная музыка ( итал .). . В музыке он обретает забвение, утраченную гармонию, покой, пристань: «Здесь достиг я пристани: музыка, музыка».

Зрелый Ницше уже не может обходиться без музыки. «Жить без музыки — просто бремя, заблуждение». Его душа теперь жаждет спастись в музыке. «Всех богов оттолкнул он в своем одиночестве, лишь одного он не может лишиться: музыка для него нектар и амброзия, освобождающая душу и дарующая вечную юность».

Вплоть до мрачных глубин безумия ему сопутствует музыка, своей демонической силой властно пронизывая и жизнь его, и смерть.

Паскаль, Киркегор, Ницше изменили стиль философствования, обратили наукоподобие в мифологию, лирику, верлибры, вернули мудрость к своим праистокам. Если можно говорить об эволюции Ницше, то это было движение к поэзии, к версификации, к метафоре. «Заратустра» — поэма, философская лирика. Это — ключ.

Но Ницше был и профессиональным поэтом, конгениальным Гёльдерлину: Гёльдерлин ушел в 1843-м, Ницше пришел в 1844-м — переселение душ… Во всяком случае в «Дионисийских дифирамбах» явно различимы гёльдерлиновские обертоны — гимничность, лексика, метрика, поэтический жест, тематика…

Ницшевское: «День моей жизни! Садится солнце…» — воспринимается как эхо знаменитой прощальной песни Гёльдерлина «Половина жизни» («Горе мне, где возьму я, если придет зима, где возьму я цветы, где возьму солнечный свет и теплые тени земли?»).

Поэтическое творчество Ницше предшествовало филологическому — он начал писать стихи в юности. Следуя романтической традиции, он включал собственные стихи в свои произведения: скажем, «Ода к „мистралю“» вошла в «Веселую науку», «Дионисийские дифирамбы» — в «Заратустру». Ницше начал и кончил свое творчество лирикой: последние «Дифирамбы» написаны в августе 1888-го, за несколько месяцев до смерти духа, в них уже есть слово «безумие»…

И вот этот-то голос, это второе «я» Заратустры, вершит над ним последний суд (в заключительном дифирамбе троекратно повторенное «Смолкните!» звучит как «Встаньте!»). Ты жаждал быть выше всех, говорит этот голос, а оказался лишь всех бедней и несчастней; ты устремлялся к высям, а оказался на краю бездны; ты хотел быть за пределами добра и зла, а теперь, на этой вершине, в этой пустыне остался лицом к лицу с простыми истинами, тобою отринутыми и осмеянными, но тебя все равно не покинувшими: «Сам себя познавший! Сам себя казнивший!.. И земля твоя бедна любовью… Надо стать тебе беднее, если хочешь, чтоб тебя любили… Любят лишь тех, кто страдает… Себя раздари, Заратустра!».

Небольшое по объему поэтическое наследие Ницше (мы исключаем из него юношескую лирику) поражает как разнообразием поэтических образов, так и четко ограниченным, на первый взгляд, даже узким кругом переживаний, фундаментальных поэтических состояний. Ницше знал особенности своего поэтического дарования и поэтому в зрелые годы не стремился захватить для себя сферы форм, где полностью царствовали великие поэты Гёте, Шиллер, Гёльдерлин, Гейне. Баллады, написанные в юности, попытки создать крупные поэтические формы в целом неудачны. Но там, где в поэзии дышит дух его философии, — там всегда совершенство.

Таков великолепный автопортрет, первый «Ессе Ноmо», с его гераклитовским пламенем, символизирующим мысль, слово и неутолимую жажду жизни, которая мыслится как горение.

Чисто условно в поэзии Ницше можно выделить две манеры: первая — трансформация, разработка традиционных форм, сохраняющих рифму, использование уже испытанных в первоначальных опытах размеров (в основном это хореи и ямбы). Это прежде всего относится к лирике семидесятых годов, а также к зингшпилю «Шутка, хитрость и месть», «Песням принца Фогельфрай», «Изречениям» («Sinnsprüche», 1881–1885). Здесь мы находим чрезвычайно широкий диапазон от чистой лирики, с такими шедеврами, как «Одиночество» (1884), «Таинственный челн», «Мое счастье», «К новым морям», «Музыка юга» (1885), до колких, написанных в эпиграмматическом стиле стихов, пародий, стихов травестийного характера.

Другая манера, непосредственно связанная с появлением философской поэмы «Так говорил Заратустра», — это, как ее называл Ницше, стиль дифирамба. Для нее характерны отказ от рифмы, постоянное варьирование элементарных символов…