Игорь Гарин - Ницше

Обращаю внимание еще на две идеи этого фрагмента, поясняющие отношение Ницше к проблеме любви: «Когда мы любим женщину, то очень скоро начинаем ненавидеть природу…» и антиномия «любовник-художник» — «Мы художники! Мы, укрыватели естества!».

В следующем, 60-м фрагменте («О расстоянии и притягательной силе женщин») интонация меняется и поэт, начинающий петь гимн любви и женщине — «чудесные видения, скользящие куда-то вдаль, сулящие счастье, влекущие своей отрешенной недоступностью», — вдруг пресекает себя, заключая панегирик следующими словами: «Вся прелесть женщины, ее могущество заключены, если выражаться языком философов, в действии на расстоянии — actio in distans, а это значит, что непременным условием в данном случаен является прежде всего — дистанция !»

Версия о заражении сифилисом основана на рассказе самого Ницше, переданном его другом, известным санскритологом и исследователем Вед Паулем Дёйссеном. В 1865 году, когда «молодому льву» шел двадцать второй год, он пережил забавное приключение, о котором и рассказал университетскому товарищу. Во время посещения Кёльна Ницше воспользовался услугами гида и целый день бродил с ним по старому городу, а вечером попросил провожатого свести его в ресторан поприличней. Гид оказался шутником и вместо ресторана свел молодого человека, никогда не знавшего женских ласк, в известное заведение на улице красных фонарей. Воспоминание о вертепе надолго врезалось в память поэта, ибо следы его легко найти в четвертой части «Заратустры» в главе «Среди дочерей пустыни», где в ориентальном стихотворении воспроизводится эротическая греза о девах-кошках и мелькают усыпанные блестками юбки кёльнских профессионалок.

Окруженный проститутками музыкант, поэт и почитатель Шопенгауэра в тот вечер, удивив присутствующих, бросился к «единственной живой душе во всем зале» — роялю, стоявшему в зале, и погрузился в музыку, а затем спасся бегством, о чем и поведал со смехом Паулю.

Именно на этом мимолетном приключении выстроена версия болезни и смерти Ницше от сифилиса, использованная Томасом Манном в «Докторе Фаустусе» при создании образа Леверкюна. О том же Томас Манн поведал и прямой речью в статье о Ницше:

… Через год после своего кёльнского бегства, он, на этот раз уже без сатаны-совратителя, сам разыскивает подобное же заведение и заражается (по мнению некоторых — намеренно, чтобы наказать себя за грех) болезнью, которой суждено было изломать его жизнь и в то же время вознести ее на несказанную высоту. Да, именно так, потому что именно его болезнь стала источником тех возбуждающих импульсов, которые порой столь благотворно, а порой столь пагубно действовали на целую эпоху.

Версия более чем сомнительная… Симптомы болезни Ницше трудно согласовать с проявлениями сифилиса. Нет ни одного медицинского свидетельства, подтверждающего такой диагноз. Даже слово «осфинксован» из вышеприведенного стихотворения (надо полагать, этот термин возник в результате продумывания своего состояния в тот вечер) делает версию творца «Доктора Фаустуса» маловероятной.

Возможно, в молодости у Ницше случались мимолетные встречи с проститутками, но, по мнению доктора И. К. Хмелевского, широко бытующая версия заражения сифилисом лишена оснований: его болезнь имела совершенно иные симптомы. Ослабленное половое чувство философа, скорее всего, результат этой болезни.

Питательной средой для версии о гомосексуализме Ницше стали письма философа к друзьям — Паулю Рэ, Генриху фон Штейну, Паулю Ланцкому, а также «женоненавистничество», существующее только в возбужденных мозгах недоброжелателей.

Письма Ницше друзьям действительно изобилуют фразами, напоминающими подполье другого странствующего рапсода (я имею в виду эпистолярий Григория Сковороды, его переписку с Ковалинским): «десять раз в день хочется мне быть у вас, с вами», «всегда в мыслях я связываю мое будущее с вашим», «от многих желаний должен был я отказаться, но ни за что не откажусь от желания жить вместе с вами», «изнемогаю от досады, до такой степени мне хочется быть около вас»; «десять раз на дню я вспоминаю о вас, и мне нестерпимо хочется видеть вас», «у меня никогда еще не было такого мягкого, нежного друга, как вы»…

Следует ли искать здесь «подполье»? Во-первых, надо знать отличительные особенности дружбы германских буршей, сохранявшей теплоту и сердечность на протяжении всей жизни. Во-вторых, убегая в «милую отчизну», одиночество, Ницше страдал от обрывов человеческих связей, его письма — приглушенные вопли одинокого волка, шатуна, раздавленного одиночеством и глухотой. В-третьих, он, человек больной, неприспособленный, слепнущий, нуждался в плече, на которое мог опереться, в глазах, которые заменили бы ему собственные, в руке, которая могла бы записать мысль слепнущего…

Чем мучительнее было одиночество, в котором он теперь очутился, тем большее значение приобретали для Ницше отношения к Паулю Рэ.

В отношениях Ницше к Рихарду Вагнеру более всего сказывалось преклонение перед ним как перед учителем; дружба же с Рэ носила скорее характер духовного товарищества, не нарушаемого и тем обстоятельством, что друзья жили далеко друг от друга.

Взгляды их в течение этих лет становились тем более общими, что им приходилось много работать совместно. Рэ доставлял Ницше большинство книг, в которых последний нуждался, читал ему вслух, когда они были вместе.

Дружба с Рэ была первоначальным источником позитивизма Ницше и его отрешения от прежнего идеализма.