Игорь Гарин - Ницше

Если я бросаю тебя (?), то исключительно из-за твоего ужасного характера… Ты принесла боль не только мне, но и всем, кто меня любит… Не я создал мир, не я создал Лу. Если бы я создавал тебя, то дал бы тебе больше здоровья и еще то, что гораздо важнее здоровья, — может быть, немного любви ко мне.

Мои дорогие Лу и Рэ, не беспокойтесь об этих вспышках моей паранойи или уязвленного самолюбия. Даже если однажды в припадке уныния я покончу с собой, не должно быть повода для печали. Я хочу, чтобы вы знали, что я не больше чем полулунатик, пытаемый головными болями и помешавшийся от одиночества. Я достиг этого разумного, как я сейчас думаю, понимания ситуации после приема солидной дозы опия, спасающего меня от отчаяния.

В таком состоянии подозрений и страха Ницше решается на поступок, недостойный философа, — унижает друга в глазах подруги: Рэ умен, — говорит он Лу, — но это слабый человек, без определенной цели. В этом виновато его воспитание, каждый должен получить такое воспитание, как если бы он готовился в солдаты; женщина же должна готовиться стать женою солдата. Ницше дает понять, что «солдат» — он, а не Рэ.

Похоже, все это время Элизабет, видевшая в Лу хищницу, готовую похитить добычу, ее брата, непрерывно подливала масло в огонь ревности, сомнений, разочарований, пылавший в его душе. Позже — с присущим ей лицемерием — Элизабет представит дело таким образом, что Ницше «пережил глубокие разочарования в дружбе» и что не он, а Лу, «используя максимы Фрица, пытается связать ему руки». Элизабет Ницше принадлежит идея отождествления Лу с будущим Заратустрой, получившая широкое распространение: «Не могу отрицать, она действительно воплощенная философия моего брата».

П. Гаст:

В течение определенного времени Ницше был заворожен Лу. Он видел в ней что-то необыкновенное. Интеллект Лу и ее женственность возносили его на вершину экстаза. Из его иллюзий о Лу родилось настроение Заратустры. Настроение, конечно, принадлежало Ницше, но именно Лу вознесла его на Гималайскую высоту чувства.

С высоты всегда больно падать, тем более с гималайской. Мне так и остался неизвестным повод, приведший к окончательному разрыву. Возможно, последней каплей стало рассердившее Лу грубое и бесцеремонное письмо Элизабет, адресованное ей. Сохранился черновик последнего письма Ницше к Лу Саломе, не проясняющего, однако, подробностей их разрыва. Вот это письмо:

Лу, что это за письмо! Так пишут маленькие пансионерки. Но что же мне делать? Поймите меня, я хочу, чтобы Вы возвысились в моих глазах, я не хочу, чтобы Вы упали для меня еще ниже. Я упрекаю Вас только в одном: Вы должны были раньше отдать себе отчет в том, чего я ожидал от Вас. Я дал Вам в Люцерне мою книгу о Шопенгауэре и сказал Вам, что главные мои мысли заключаются в ней и что я хочу, чтобы они стали Вашими. Вы должны были сказать мне тогда: «нет»… Вы бы тогда пощадили меня! Ваши стихи, «Скорбь», — такая глубокая неискренность. Я полагаю, что никто так хорошо и так дурно, как я, не думает о Вас. Не защищайтесь, я уже защитил Вас перед самим собой и перед другими, лучше, чем Вы сами могли бы сделать это. Такие создания, как Вы, выносимы для окружающих только тогда, когда у них есть возвышенная цель. Как в Вас мало уважения, благодарности, жалости, вежливости, восхищения, деликатности, — я говорю здесь, конечно, о самых возвышенных вещах. Что бы Вы ответили мне, если бы я Вам сказал: достаточно ли Вы храбры? Не способны ли Вы на измену? Не чувствуете ли Вы, что когда к Вам приближается такой человек, как я, необходимо во многом сдерживать себя? Вы имеете дело с одним из самых долготерпеливых, самых добрых людей, испытывающих отвращение к мелкому эгоизму и слабостям. Никто не способен так быстро испытать отвращение, как я. Но я еще не вполне разочаровался в Вас, несмотря на все. Я заметил в Вас присутствие того священного эгоизма, который заставляет нас служить самому высокому в нашей натуре. Я не знаю, с помощью какого колдовства Вы, взамен того, что дал Вам я, ответили мне эгоизмом кошки, которая хочет только одного — жить… Прощайте, дорогая Лу, я больше не увижу Вас. Берегите свою душу от подобных поступков, и да сопутствует Вам счастье. Я не прочел Вашего письма до конца, но того, что я прочел, достаточно. Ваш Ф. Н.

Мне представляется, что пассаж из 71-го фрагмента «Веселой науки» («О женском целомудрии») — «Молодые женщины стараются выставить себя легкомысленными ветреницами, самым ловким из них удается изобразить нечто вроде бесстыдной дерзости» — предчувствие (а может быть, результат) встречи с Лу. Позже, уже после разрыва с Лу, в «Сумерках кумиров», он напишет на основании личного опыта: «От женщин с мужскими свойствами бегут прочь».

На истории отношений Фридриха и Лели лежит зловещая тень его сестры. Только один факт, свидетельствующий о злопамятстве этой женщины. Когда страсти чуть-чуть улеглись и Ницше, подзуживаемый сестрой, приказал ей никогда больше не вспоминать о произошедшем, последняя не оставила желания «отомстить русской барышне». Именно она своими сплетнями спровоцировала брата спустя продолжительное время после размолвки написать Паулю Рэ резкое письмо, за которое в прежние времена вызывали на дуэль. Я не буду воспроизводить этот несправедливый и горячечный текст, недостойный философа, тем более что в нем задета честь самой Лели. Оправданием Ницше может быть только то, что его рукой двигал демон в юбке.

Пауль Рэ и Лу Саломе вели себя после размолвки с Ницше куда более корректно. Пауль собирался посвятить бывшему другу работу об основах нравственного сознания, проникнутую ницшеанскими идеями, но Ницше категорически отверг это публичное выражение уважения. П. Рэ принял также деятельное участие в написании Лу Саломе одной из первых книг о Ницше, значимость которой сохранилась до наших дней.

Д. Алеви пишет, что Ницше радовался семейному счастью своих ближайших друзей — Герсдорфа, Овербека, Роде, женитьбы которых все больше сужали холостяцкий круг его друзей. Вместе с тем он сознавал различие своей и их судеб. «Будь счастлив, — писал он женящемуся Герсдорфу, — ты уже больше не будешь одиноко блуждать по свету, как носорог».

Собрав высказывания Ницше о любви, можно составить целую книгу. О чем будет такая книга свидетельствовать? О приоритете духовности над телесностью, о дефиците сексуальности.

Хороший брак покоится на таланте и дружбе.

Против мужской болезни самопрезрения вернее всего помогает любовь умной женщины.

Женщины из любви становятся всецело тем, чем они представляются любящим их мужчинам.

При вступлении в брак нужно ставить себе вопрос: полагаешь ли ты, что до старости сможешь хорошо беседовать с этой женщиной?