Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Все это я в подробности изложил в сочинении, которое имел намерение напечатать.

Далее, я перешел к устройству нервов и мускулов, дающему возможность животным газам приводить в движение члены, как это замечают в недавно отрубленных головах, имеющих движение и грызущих землю, хотя они бывают уже неодушевленны. Я указал на те изменения в мозгу, от которых происходят бодрствование, сон и сны, а также – каким образом свет, звуки, запах, вкус, тепло и все другие качества материальных предметов могут порождать, при посредстве чувств, различные понятия в мозгу и каким образом голод, жажда и другие внутренние страсти также вносят свои идеи в мозг. Я изъяснил, что должно считать здравым смыслом, принимающим все первоначальные идеи, что должно признавать за память, сохраняющую эти идеи, и за фантазию, могущую изменять идеи и создавать новые, или, распределяя животные газы по мускулам, приводить в движение члены тела разнообразнейшим образом, как по поводу внешних впечатлений, так и по поводу внутренних движений в теле, настолько, насколько члены наши могут двигаться независимо от нашей воли. Все эти объяснения не должны удивлять того, кто, сравнив автоматы , делаемые механиками из ограниченного числа материалов и тем не менее выполняющие многие движения, с животными, устроенными так многосложно из костей, мускулов, нервов, артерий, вен и других частей, будет смотреть на последних, а также и на тело человека, как на машины, превосходящие по совершенству своему всякую человеческую изобретательность. Но это потому, что они созданы Богом.

Здесь я остановился особенно на таком соображении, что если бы нашлись машины, снабженные органами и внешним видом обезьян или других животных неразумных, то мы никак не могли бы отличить машины от настоящих животных. Напротив того, если бы имелись автоматы, подобные людям по устройству тела и действиям, чего нельзя считать невозможным, то у нас всегда было бы два верных способа для различения одних от других. Первый из этих способов: открытие в автомате недостатка в даре слова или в способности какими-нибудь знаками передавать свои мысли другим. Можно еще вообразить себе столь искусно сделанный автомат, который бы произносил слова, даже произносил бы их по поводу каких-нибудь внешних на него действий, как, например, спрашивал бы, чего от него хотят, когда к нему прикоснулись, или бы кричал, что ему больно, и тому подобное, но нельзя представить себе автомат, способный соединять слова так разнообразно, чтобы отвечать на всякие вопросы, как это могут делать и глупейшие люди. Второй способ для различения состоит в сравнении действий автомата и человека: как бы хорошо (даже лучше человека) и как бы разнообразно ни действовал автомат, всегда найдутся действия, вовсе не имеющиеся у автомата, которые и покажут, что движения его происходят без сознания и вследствие одного расположения его органов.

Тогда как у нас разум служит нам всеобщим двигателем во всех случаях жизни, для автомата необходимо особое возбуждающее к действию устройство органов для каждой случайности, откуда очевидно, что в одной машине невозможно совместить столько двигающих органов, чтобы их достало на все случайности жизни.

Указанными двумя способами можно найти также различие между людьми и животными. В самом деле, нельзя не обратить особенного внимания на то обстоятельство, что нет столь глупых и бессмысленных людей, не исключая и сумасшедших, которые не были бы в состоянии связать свои слова в речь для передачи своих мыслей другим, тогда как, напротив того, нет животного столь совершенного или способного, которое могло бы это сделать. Происходит подобное никак не от недостатка в органах, потому что мы видим сорок и попугаев, способных произносить слова так же, как и мы, и тем не менее неспособных говорить так же, как мы, т. е. выказывать, что они понимают то, что говорят. Напротив того, люди, рожденные глухонемыми и потому лишенные настолько же или более чем животные способности говорить, обыкновенно придумывают различные знаки, посредством которых сообщают свои мысли другим людям, живущим с ними и имеющим время изучить их особый язык. И это доказывает не только то, что у животных менее разума, чем у человека, но то, что у животных вовсе нет разума, потому что из предыдущего видно, как мало нужно разума для того, чтобы уметь говорить. Замечая неравенство способностей между животными одного рода, так же как и между людьми, мы не можем, однако ж, ожидать, что какая-нибудь обезьяна или попугай, совершеннейшие в своем роде, поравняются в способности говорить с глупейшим или вовсе с помешанным ребенком, что происходит от совершенно другой природы души животных в сравнении с нашей. При этом не должно смешивать слов с естественными телодвижениями, выражающими страсти, которые могут делать животные и машины, не должно также предполагать, по примеру древних, что животные говорят, но мы не понимаем только их языка. Предположение древних несправедливо, потому что животные, имея многие органы, подобные нашим, могли бы так же сообщить свои мысли нам, как и подобным себе. Достойно внимания еще то обстоятельство, что хотя есть много животных, показывающих в некоторых своих действиях больше ловкости, чем мы, однако мы видим в то же время этих животных вовсе лишенных искусства в остальных действиях, так что их особые способности не доказывают присутствия в них ума. Имей животные ума более нашего – они лучше бы нас делали все, но они ума вовсе не имеют и ими действует просто природа сообразно с устройством их органов, подобно тому как часы, составленные из одних колес и пружин, с большей точностью измеряют время, чем мы можем измерять его со всем нашим разумом.

После всего этого я описал разумную душу и показал, что она отнюдь не имеет своим источником силы материи, подобно другим вещам, о которых я говорил, но что она именно была особо сотворена. Затем указал, как недостаточно того, чтобы душа помещалась в теле, подобно кормчему в корабле, как бы для управления членами тела, но необходимо, чтобы она была связана с телом теснейшим образом, получила бы, сверх того, чувства и желания, подобные нашим, и таким образом составила бы настоящего человека. Впрочем, в этой части моего сочинения я распространился несколько насчет души, как об одном из важнейших вопросов, принимая во внимание, после заблуждения тех, которые отрицают бытие Божие (заблуждение, достаточно, полагаю, мною опровергнутое), нет заблуждения более совращающего слабые умы с пути истины, как ложное приписывание животным души, подобной нашей, и убеждение, вследствие того, в отсутствии для нас, точно так, как для мух или муравьев, каких-либо надежд или опасений по окончании этой жизни. Напротив того, когда нам известно различие между теми и другими душами, тогда нам понятны доказательства того, что душа имеет состав совершенно независимый от тела, почему и не подвержена смерти, как тело, и за тем, при неизвестности других причин, кроме смерти, могущих уничтожить душу, мы естественно должны прийти к заключению о бессмертии души.