Дмитрий Кралечкин - Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм

В «хайдеггеровском кейсе» есть по крайней мере две опции, противопоставленные искомому, но постоянно ускользающему анамнезу. В них воспоминание и узнавание никогда не становится регистрируемым событием, заранее стираясь в качестве того, что знать попросту не нужно. Нечто вспоминается только для того, чтобы оно тут же было забыто как малозначимое. Первая такая опция – «фамильярное» знакомство (Деррида и отчасти Бадью). Это воспоминание о подробностях, которые были забыты за ненадобностью. Вторая – то, что можно было встретить в работах Лаку-Лабарта, который в конечном счете увидел в «фашизме» Хайдеггера совпадение с самой судьбой бытия, то есть понял его слишком по-хайдеггеровски (что стало своего рода разрешением конфликта этого страстного хайдеггерианца и не менее яростного «филосемита» (характеристика, данная Лаку-Лабарту его друзьями [71])). Интересно, что две эти опции, в действительности исчерпывающие все поле, поскольку они не оставляют места для того, чтобы оценить или вспомнить фашизм Хайдеггера «впервые» и в то же время без скидок на его (и фашизма, и Хайдеггера) малозначительность или, напротив, величие, совпадают с теми двумя ошибочными возможностями, которые, по словам Бадью и Кассен, исчерпывают поле противостояния апологетов Хайдеггера и его хулителей, а именно с возможностями, вытекающими из отождествления «Единого» и «Всего» или Одного и Всего – одного мысли/концепта и всего произведения/текста/следа. Бадью и Кассен желают пройти между двумя этими крайностями, но получилось ли это и должно ли это вообще получаться? Наконец, если это не получается, стоит ли вообще двигаться по этому полю и в этом направлении?

Предлагая разделять «одно» и «все», Бадью и Кассен самим своим текстом опровергают это разделение, поскольку не существует одного-единственного верного – терапевтического или санитарного – способа «не-смешивать» «одно» и «все», который бы позволил (а) не смешивать и (б) артикулировать (коррелировать). Методологический посыл вполне понятен. Апологеты Хайдеггера (во Франции – Ф. Федье и К.) считают (разумеется, в версии Бадью и Кассен, а не своей собственной), что «одно» искупает «все». Мысль Хайдеггера настолько уникальна и сильна, что все остальные тексты так или иначе подтягиваются ею, становятся своего рода единым произведением, полностью «снятым» этим «одним». Между Одним и Всем нет никакого зазора, если идти со стороны Одного: на самом деле, мы в этом случае просто топчемся на месте, поскольку Одно не позволяет отстраниться от него и двинуться куда-то еще, это просто бег на месте, тогда как все остальные разрозненные тексты – беговая дорожка, тренинг Одного. Возможно, Хайдеггер мог бы пробежать и еще где-то, работать с другим инвентарем, но у него был именно этот. В этой позиции могут присутствовать определенные вариации, в зависимости от техники «корреляции» Одного со Всем, но общая логика понятна: в конечном счете тотальная апология ничем не отличается от тотального обвинения. Между Одним и Всем не возникает, по сути, никакой коммуникации, просто потому, что она всегда уже состоялась.

Не-разделение Всего с Одним (образцы – Э. Фай и последователи) носит логически иной, но на практике зачастую неотличимый характер: Все смешивается с Одним именно потому, что возможна достаточно эффективная, незатруднительная коммуникация этого Всего с самим собой (которая и порождает в конечном счете эффект Одного). «Заражение», которое как термин стало активно использоваться после публикации «Черных тетрадей» и сопроводительного текста П. Травни о «бытийно-историческом еврействе» [72], на самом деле является обозначением проблемы, а не ее решением: вопрос не в том, что оно распространяется, а в том, почему оно вообще может распространяться. Почему работы Хайдеггера недостаточно изолированы, почему они слишком проницаемы, а швы между принципиально разными дискурсивными слоями и реалиями не законопачены? Почему автор все время работает без перчаток (в конце концов, это было, как показывает пример многих других его современников, вполне возможно)? Наконец, не все ли дело в том, что желание такой проницаемости, «доступности» для заражения, если не уязвимости – и есть характерный момент хайдеггеровского письма, отрицающего ту эшелонированность философского дискурса, с которой он был хорошо знаком?

Оппозиция одного и всего, взятая Бадью и Кассен в качестве отправного пункта для выстраивания собственного решения, не является, разумеется, нейтральной, более того, она в определенном смысле представляет собой тот механизм, который, пусть он и артикулирует позиции/тексты Хайдеггера в условную «корреляцию», для последнего мог бы оказаться, скорее, проблемой, возможно даже единственной проблемой. Одно и все – это, конечно, не «первичная» оппозиция, поскольку «все» (tout) – уже целое, посчитанное одним, то есть это не более чем стандартная оппозиция единого и многого, прочитанная с позиции одного (как это всегда, собственно, и делалось). Два «неправильных» подхода (апологетов и противников) задаются как две противоположности искомой корреляции, но, что интересно, сам термин «корреляция» не встречается в тексте предисловия Бадью и Кассен, как он был издан отдельной книгой, хотя он и фигурировал в заглавии предисловия к письмам в издании Seuil. Что, собственно, означает это исчезновение корреляции после атаки правообладателей Хайдеггера, которая заставляет де-коррелировать Хайдеггера? Стоит обратить внимание на то, что в каталоге Fayard книга числится как «Heidegger. Les femmes, le nazisme et la philosophie» [73], то есть с точкой в названии, но в самом оформлении книги (на обложке и на титульном листе) точка отсутствует. Такие расхождения в оформлении, конечно, не редкость, но в данном случае Хайдеггер «с точкой», утративший – пока формально – корреляцию, попадает в оппозицию Одного и Всего, в которой сам он оказывается, графически и полиграфически, на месте Одного, тогда как место Всего занимается «женщинами, нацизмом, философией». На обложке точка замещается (что довольно традиционный прием, который в данном случае приобретает концептуальные коннотации) новой строкой, расстановкой по вертикали – Хайдеггер наверху и нацизм вместе со всем остальным внизу. Неопределенности в игре Одного и Всего такими решениями лишь усиливаются. Действительно, конструкция с точкой намекает на возможность точной артикуляции, то есть проведения разделительной полосы, ведь она все-таки «ставит точку». Хайдеггер – и все остальное. Или: Хайдеггер, но не остальное. Но также, конечно: Хайдеггер – он же нацизм, он же женщины, он же философия. Так или иначе, точка указывает на коррелирующую связку, копулу, которая позволила бы выстроить надежный коммуникационный код, однако ее ресурсов недостаточно, как и ресурсов Бадью (заранее подверстанных под его схематику одного и множества). Соответственно, если конструкция с точкой – это все же конструкция «одного» (или по крайней мере такого многого, которое уже стало всем – и в этом смысле жизнь Хайдеггера исчерпывается нацизмом, женщинами и философией, что в каком-то смысле правда), то конструкция с плавающей (или благополучно уплывшей – в графическом оформлении) точкой, указывает на действие «всего», которое, возможно, поглощает Хайдеггера наравне с остальными, уже прочерчивая структуру «дела Хайдеггера»: это дело исходно вращается вокруг вопроса о том, может ли Хайдеггер быть «одним», то есть исключительным автором, одним из последних auteurs модернистской генеалогии, которым место в каноне, несмотря ни на что (то есть вопреки всему). Хайдеггер «графически» больше нацизма – что соответствует оппозиции «большого» и «малого», вводимой в качестве концептуального кунштюка Бадью и Кассен: гарнитуры подобраны так, что строчная буква в фамилии Хайдеггера (e, i, d, e, g, e, r) соответствует прописной букве артикля «Le» (Le nazisme), что, с одной стороны, указывает на место пропущенной точки (функция которой выполняется прописной буквой), но с другой – лишь на то, что, вместо представления о корреляции, нам придется довольствоваться «большим» и «малым» (логика которых так до конца и не проясняется).