Элизабет Лукас - Франкл и Бог. Откровения психотерапевта о религии и Боге

Когда при Гитлере начался разгул антисемитизма, Франкл подал заявление о выдаче визы на выезд в США. Ожидание тянулось целый год, и наконец визу ему дали. Но вместо того чтобы радоваться, он всерьез задумался. Как ведущий врач Венской клиники Ротшильда, он еще надеялся спасти своих пожилых родителей от депортации в лагерь. Уехав из Германии, он оставил бы их на произвол судьбы. Но разве разумно было не воспользоваться долгожданной визой? Разве не чувствовал он долга перед своим «духовным чадом» – своим учением, которому нужно было прокладывать дорогу? Разве для этого ему не нужна была свобода?

В нерешительности я вышел из дома… бродил по улицам и думал: «Это ли не типичная ситуация, когда так необходим какой-нибудь знак свыше?» Когда я вернулся домой, мне в глаза бросился лежавший на столе маленький кусочек мрамора.

Отец Франкла принес этот осколок с развалин синагоги. По одной лишь поместившейся на нем букве древнееврейского алфавита Франкл определил, что кусочек откололся от скрижалей с заповедями – и как раз от того места, где была высечена пятая заповедь: «Чти отца и мать свою…» Что произошло с Франклом в дальнейшем, теперь известно всем. Отказавшись уехать из Германии, он не смог уберечь родителей от гибели и сам едва избежал смерти. Однако до конца своих дней он был твердо уверен, что «знак» подсказал ему мудрое решение. Он никогда не смог бы выстроить свое учение так убедительно и ярко, если бы уехал в Америку, зная, что позади осталась могила родителей. Где чудо вьет себе гнездо

Вероятно, далеко не каждый на месте Франкла возвел бы маленький кусочек мрамора в ранг Божественного указания. Если человек в каждом случайном стечении обстоятельств будет стараться угадать высший замысел и руководство к действию, это может выродиться в серьезную психическую проблему. Слишком легковерные люди быстро запутаются в сплетении эзотерических гипотез, лишенных всякого основания и направляющих прямиком на ложный путь.

Франкл был в этом отношении крайне осторожен. Понятно, что осколок мрамора – это всего лишь кусок камня. Однако в высшей степени примечательно, что именно он бросился ему в глаза в минуту сомнений и нерешительности. Велика ли была вероятность, что Франкл именно в день получения желанной визы каким-то непонятным образом споткнется о пятую заповедь? Вероятность была практически нулевой, не так ли?

Случай – то место, где чудо вьет себе гнездо – или лучше сказать, может свить, так как всегда существует лишь возможность события.

Мы, люди, не можем уверенно диагностировать, случайность это или нечто большее. Когда мы надеемся на чудо, мы обычно думаем о сверхъестественном, но подлинные чудеса не отменяют законов природы. Они не нарушают причинной обусловленности бытия, скорее они используют ее, используют случай. И происходят они чаще всего втайне. Лишь изредка в наших душах проскальзывает смутное ощущение чуда…

В любом случае только естественное бытие может стать носителем сверхъестественного смысла.

Что могло бы произойти, если бы родители были Франклу не так дороги? Или если бы он был с ними в плохих отношениях? В этом случае бегство в Америку означало бы исполнение сразу двух его желаний: избежать нацистского террора и избавиться от семейных неурядиц. Что мог бы этому противопоставить маленький осколок? Мог ли он вообще учесть все обстоятельства?

Не вытекает ли отсюда, что для чуда должна существовать дополнительная предпосылка, а именно – любовь? Другими словами: не значит ли это, что у любящих ощущение чего-то чудесного появляется чаще, чем у не-любящих? Франкл писал:

Вероятно, по аналогии уместно будет вспомнить, что однажды сказал о человеке великий врач Парацельс: «Не познавший Бога слишком мало любит Его». Вероятно, здесь и нужна та внутренняя восприимчивость.

Да, нужна! «Восприимчивость» – ключевое слово, когда речь идет о нашей глубокой привязанности – к живому существу, к другому человеку, ко всему, что для нас свято. В результате бесчисленных бесед с пациентами я убедилась, как много зависит от того, восприимчив человек к жизненным ценностям или нет. Если не- или мало- восприимчив, то ценностей для него как бы вовсе не существует. И этот вакуум становится причиной перебоев в работе его жизненного двигателя. Влюбленность, возможно, и слепа, но

любовь не слепа, она зряча, мало того – ясновидяща.

Любовь способна познавать. Ведь она видит внутренние ценности своего объекта. А восприятие ценностей наполняет нас счастьем и делает способными предчувствовать чудесное и помогать ему осуществиться. Жизненный двигатель работает. И пусть для этого порой необходимы болезненные жертвы и ограничения – жизненный двигатель работает… Можно ли не верить в «Ты» другого?

На свете много такого, чего мы не видим, но оно тем не менее существует. Взять хотя бы «Ты» другого человека. «Ты» – это духовная составляющая, помещенная в психофизическую телесность.

К примеру, когда мы рады встрече с другом, с которым привыкли делиться своими мыслями, мы, скорее всего, будем смотреть ему в глаза, но можем глядеть и на кончик носа, скользить взглядом по бороде или по прическе. Мы произносим: «Как я рад тебя видеть!» Но мы говорим это не глазам, не кончику носа или поросли на щеках. И наша радость относится не к глазам, кончику носа или бороде. Мы обращаемся к невидимому «Ты» дорогого нам человека. И радуемся встрече с этим «Ты».

В произнесении слов участвуют наши губы, язык, голосовые связки. Однако опять же не рот, не язык и не голосовые связки здороваются с другом. Наше невидимое «Я» приветствует невидимое «Ты» другого. В обычной повседневности это кажется нам само собой разумеющимся. И все же стоит особо отметить, что мы верим в существование «Я» и «Ты» по ту сторону всякой материализации – и верим в это всю жизнь.

Можно сказать, что Бог – личный Бог религиозного человека, на которого направлено его сознание, – это, по сути, не что иное, как извечное «Ты».

Так отчего же мы удивляемся, что это извечное «Ты» остается для нас невидимым?

Многие тысячелетия люди стремились воплотить его в зримый образ. Но разве не приносит огромного утешения возможность в любой момент обратиться к этому невидимому извечному «Ты», поверить Ему все свои тревоги и наполниться радостью от свидания с Ним – свидания, для которого глаза и седая стариковская борода совсем не нужны.

С кем мы беседуем, когда остаемся одни?

А если свидание с «Ты» омрачается недоверием? Если контакт с изначальным «Ты» гибнет в скепсисе и сомнениях? Франкл сформулировал такое определение Бога (причем сделал это в юном возрасте – ему было всего 15 лет!), которое мог бы принять любой человек. Вот это определение: