Виталий Глущенко - Рождение человечества [Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования] [litres]

Термин «инфлюация» описывает прямое неконтактное влияние извне на реакцию организма. Как в онтогенезе, так и в филогенезе, прежде чем стать для людей инструментом информативной коммуникации, вторая сигнальная система долгое время является механизмом исключительно инфлюативной коммуникации. Лишь в процессе социально-исторического развития на этой прочной, уходящей корнями в биологию, основе человеческой психики надстраивается информационный этаж, отчасти преодолевающий, но не отменяющий инфлюацию. «Вторая сигнальная система – это стимулирование таких действий индивида, которые не диктуются его собственной сенсорной сферой» 103 103 Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). С. 86. . Таким образом, изначально, в своей основе вторая сигнальная система – это инфлюация.

Но не верно обратное, что инфлюация – это вторая сигнальная система, так как из двух форм инфлюации только суггестия – развитая форма – лежит в основании второй сигнальной системы, речи. Интердикция – первичная форма – еще полностью осуществляется в рамках механизма первой сигнальной системы, рефлекса, хотя и работающего «наоборот». Таким образом, инфлюация – такое явление, в котором перед нами зримо проступает четкая грань между животным и человеком; один из основополагающих социально-философских вопросов принимает форму предельно конкретно поставленной научной задачи – реконструкции перехода от интердикции к суггестии.

Интердикция – высшая форма торможения центральной нервной системы позвоночных. В первом приближении ее можно описать как «антирефлекс», помня, что всякое «антиявление» не представляет собой нового, самостоятельного явления, а развивает то явление, которое отрицает. Интердикция – принудительная отмена, «запрет» рефлекса путем имитатогенного возбуждения тормозной доминанты. Это явление возникает, когда ультрапарадоксальное состояние нервной системы одного организма, высвобождая скрытый в тормозной доминанте неадекватный рефлекс, возбуждает им имитативный рефлекс другого организма (неадекватный рефлекс служит интердиктивным сигналом) и, заставляя этот другой организм имитировать неадекватный рефлекс, затормаживает у него рефлекс адекватный. Такой механизм может служить отправной точкой для диалектического перехода от биологического поведения к социальному.

Поршнев различает три уровня интердикции. На первом уровне она – всего лишь «отвлечение внимания» и еще «мало отличается от простой имитации, разве что своей экстренностью, чрезвычайностью». Но уже и на этом уровне «она может быть полезной для другого организма – источника сигнала, т. е. источника неадекватной реакции, если прерывает чье-то агрессивное или иное вредное действие, принудительно переключающееся на имитацию». Второй уровень – собственно интердикция. На этом уровне у интердиктора неадекватный рефлекс «отрывается от обязательной зависимости от ультрапарадоксального состояния, т. е. перестает быть собственно неадекватным рефлексом, а может биологически закрепиться просто как полезный акт самообороны, шире как активное воздействие на поведение другого индивида». Третий уровень интердикции – высший, на нем активация тормозной доминанты чужого организма стремится распространиться на максимально широкий спектр его рефлекторных реакций и имеет «в пределе – торможение таким способом всякой его деятельности одним интердиктивным сигналом». Само собой, что «предел этот недостижим на деле, так как именно какая-то резервируемая деятельность (инверсия тормозной доминанты) и должна тормозить все остальное. Скажем, сон, пресекающий бодрствование, сам является тоже деятельностью. Но все же генерализованная интердикция служит искомой нами ступенькой, от которой следующий шаг ведет уже к начальной ступеньке второй сигнальной системы» 104 104 Там же, с. 232. .

Эта начальная ступенька – суггестия . С некоторого времени данный термин получил определенную популярность, что, к сожалению, способствовало стиранию его точного значения. С латыни «суггестия» переводится как «внушение», но в научной терминологии не было бы необходимости, если бы точные значения научных терминов можно было легко передать словами обыденной речи. В обыденной речи под «внушением» чаще всего понимается внушение мыслей , – если не прямо «телепатия», то донесение такой информации, которая заставляет объект внушения определенным образом думать – и только поэтому поступать так, а не иначе. Другими словами, говоря о внушении, мы по умолчанию подразумеваем современного нам человека во всеоружии его психики: обладающего внутренним миром, способного мыслить и проявлять собственную волю. Сложность, однако, состоит в том, что начальная ступенька второй сигнальной системы не предполагает еще ни внутреннего мира, ни мыслей, ни собственной воли; это явление лежит в основе человеческой психики, и мысли, внутренний мир и индивидуальная воля развиваются из него.

Суггестия – это внушение действия напрямую (минуя сознание, которого еще нет), фатальным образом, так, что уклониться от внушения невозможно, и инструмент этого внушения – знак, слово. Явление суггестии лежит в фундаменте второй сигнальной системы, человеческой речи. Отталкиваясь от него, преодолевая его снова и снова, человеческая психика развивается исторически. Человек – социальное существо – существует с того момента, когда появляется суггестия.

С точки зрения обыденного сознания закономерен вопрос: как это такое возможно – «внушение действия напрямую»? Разве нельзя слово «не услышать», знак – проигнорировать?.. Нельзя. Нам следует признать, что в начале человеческой истории субъекта, который мог бы не подчиниться «слову», не существует, а иначе следовало бы отказаться от идеи начальной, первой ступени психики и ее исторического развития вообще, признать психику неизменной, данной нам свыше, отказаться от ее материалистического объяснения. Суггестивная психика, – из-за того что другие психические функции в ней еще не развились, – не могла знать разделения на субъект и объект: «слово» и предписываемое им «дело» в ней были неразрывно связаны, причем именно «дело» (а вместе с ним и скрывающийся в нем предмет – вещь как объект и результат «дела») проявляло себя знаком «слова», которое в свою очередь, не имея за собой самосознающего субъекта и являясь для человека объективным фактом, выступало как денотат . Такая ситуация могла сохраняться вплоть до начала цивилизации, когда появилась письменная речь, раскрывающая знаковую природу слова. 105 105 Глущенко В.В. Мифологическое сознание на примере Ригведы // Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2014, № 2. С. 23.