Виталий Глущенко - Рождение человечества [Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования] [litres]

Далее, мы можем наблюдать в примере весь восходящий ряд метаморфоза интердикции: «интердикция I» – врожденный невротизм неоантропа, заставляющий его искать компенсации «запретной» деятельности в аутостимуляции; «интердикция II» («интердикция интердикции») – окрашивание себя красной охрой с компенсаторной целью; наконец, «интердикция III» («интердикция интердикции интердикции», или суггестия) – рождение ритуала, как совершенно нового, оставляющего позади всякий биологизм, социального отношения, снятие интердикции и замена компенсаторной функции действия знаковой . Действие само по себе при этом из разряда необходимостей переходит в разряд случайностей. Это значит, что, став элементом ритуала, раскрашивание тела красной охрой может теперь менять свой прежде неизменный характер (например, стать частичным) и даже быть полностью замененным другими эквивалентными знаками.

Некоторая сложность может возникнуть, пожалуй, лишь в том чтобы разглядеть в нашем примере «внушение» действия, поведения. Она вполне объяснима тем, что пример описывает самое первое появление суггестии, когда в ней «момент интердикции через имитацию ещё доминировал над моментом конкретного дифференцированного предписания, что именно надлежит сделать» 216 216 Там же, с. 443. . Суггестивная прескрипция в этом случае могла быть лишь максимально синкретична. Действием тут является само переживание общности , переподчиняющее поведение «слову» (ритуалу), которое замещает работу рефлексов в отношениях между людьми (в остальном поведение еще остается рефлекторным).

Однако важно, чтобы первый пример не оставался единственным, уже хотя бы потому что знак – только тогда знак, когда его возможно заменить другим знаком – нетождественным, но эквивалентным первому. Следовательно, пока наш пример – единственный, перед нами еще не совсем знак: чтобы стать знаком, ему нужны «синонимы». Да и то что человеческий род, по всей видимости, с самого начала возникал не как один род, а как многие роды, обязывает нас показать, что путей для достижения одного и того же эффекта могло быть много.

Несмотря на то что в пищевой пирамиде троглодитиды четко занимали экологическую нишу облигатных некрофагов, по природе высшие прямоходящие приматы, как и подавляющее большинство приматов, всеядны. Самкам с детенышами, молодняку, как и популяции в целом в моменты снижения кормовой базы, довольно часто приходилось довольствоваться викарной пищей – прежде всего растительной. Эта же всеядность свойственна, как мы знаем, и человеку. Отсюда вполне правдоподобно будет предположить раннее знакомство гоминид (и даже троглодитид) с опьяняющим (наркотическим) эффектом некоторых растений или перебродивших плодов. «Могучим активатором» ощущения «мы» назвал совместное опьянение и курение Б. Ф. Поршнев 217 217 Поршнев Б.Ф. Контрсуггестия и история. С. 25. . Не случайно среди богов Ригведы особое, главенствующее место занимает Сома – одновременно бог, растение (какое именно – ученые продолжают спорить, но, скорее всего, речь идет об одном из видов эфедры) и опьяняющий напиток из этого растения. Причем, несмотря на важное место в пантеоне богов, Сома-бог относительно мало мифологизирован, – сюжеты с ним относятся к более позднему слою Ригведы, – что ясно отмечает первичность ритуала перед мифологией 218 218 Елизаренкова Т.Я. О Соме в Ригведе // Ригведа. Мандалы IX–X. – М.: «Наука», 1999. С. 323–353. . На основании признания важности опьянения для ранней социализации мы построим следующую реконструкцию.

Итак, представим себе неоантропа, употребившего одно из многочисленных природных опьяняющих (наркотических) веществ. Он мог сделать это совершенно случайно, а мог – в ходе реализации контринтердиктивного поведения, т. е. для противостояния действию интердикции: в результате достигаемого расстройства нервной системы снижается ее лабильность, и неоантроп перестает испытывать гнетущее предощущение «чужих» («они») – он как бы сам становится «чужим» для самого себя. Далее, как и в первом примере, нам следует представить себе встречу двух (или нескольких) неоантропов в момент их опьянения – «чужие» самим себе, они именно поэтому не «чужие» друг другу. Возникает переживание суггестивного ощущения «мы» и… ритуал совместного опьянения.

Как и в первом примере, выделим различные элементы, позволяющие нам говорить о суггестии. Прежде всего, из чего здесь слагается дипластия? По всей видимости, из различения особенностей поведения неоантропа и палеоантропа. Если в первом примере палеоантропным был внешний вид неоантропов и лишь вследствие этого некоторые признаки поведения, то здесь контринтердиктивный сигнал – действие опьянения на организм неоантропов – со стороны может быть и не так очевиден, но изначально палеоантропно, аневротично их поведение – не проявляющее позывов к паническому бегству или кататонии. При этом неоантропы видят, что находятся в кругу не палеоантропов. Раскрытие метаморфоза интердикции здесь аналогично первому примеру: врожденный невротизм неоантропа – компенсация «отмененного» действия – зарождение на этой основе первичного социального отношения.

Следующий наш набросок не будет опираться на собственный особый сюжет. В этом смысле он будет более абстрактным, чем предыдущие, но зато позволит нам выделить в переходе от компенсации к ритуалу некую общую закономерность.

Мы уже говорили о «мании рисования» у человека верхнего палеолита и о связи этого явления с потребностью в аутостимуляции на манер свойственной современным аутичным детям. Подчеркнем еще раз особо, что палеолитические изображения, как и изображения, делаемые аутистами, при всей их виртуозности, в отличие даже от самого неудачного любительского рисунка, все же не являются знаками. Что бы ни вкладывала в эти натуралистичные изображения фантазия современного зрителя (которую, кстати, может разбудить и необработанная рукой человека коряга), они не заключают в себе никакого значения и являются только физиологическими «отпечатками» – следами аутостимуляций, имевших компенсаторную функцию – создание присутствия отсутствующего в реальности и недоступного объекта. Однако такое положение резко меняется, когда изображение «оживает» – заменяется танцем или пантомимой. Важно отметить, что как раз аутисты к такому переходу неспособны 219 219 Гилберг К., Питерс Т. Аутизм. Медицинское и педагогическое воздействие. Книга для педагогов-дефектологов. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2003. С. 29. .

«Оживление» изображения действием – не просто изменение способа воспроизведения навязчивого эйдетического образа, которым достигается получение аутостимулирующей компенсации: одновременно такое «оживление» отрицает графическое изображение – «запрещает» контринтердикцию; таким образом, перед нами «интердикция III», или суггестия. Ключевую роль в этом переходе играет зритель: это его присутствие «запрещает» актеру контринтердиктивную аутостимуляцию. А то что зритель при этом сам вовлечен в действие, – т. к. граница между зрителем и актером в ритуале стерта, – только подчеркивает суггестивный характер действия. Кстати, сами графические изображения тогда же утрачивают реализм и начинают дрейфовать к пиктограммам.