Виталий Глущенко - Рождение человечества [Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования] [litres]

Седьмое.Отношение «мы» («люди») из отклонения отношения «они», а равно и знаковая функция человеческого поведения из компенсаторной, могли возникнуть только как отрицание, причем такое отрицание, которое сняло саму необходимость с одной стороны – в отклонении отношения «они», а с другой – в компенсаторной функции поведения.

На примере возможного поведения неоантропов, использующих красную охру с компенсаторной целью (Эскиз 1. «Красная охра»), мы показали, как простая случайная встреча двух одинаково выкрашенных охрой неоантропов могла изменить модальность их отношений, а вместе с ней и функцию окрашивания – с компенсаторной на ритуальную. В представленной модели ритуал – первая форма социального поведения. Аналогичное изменение модальности отношений и смену компенсаторной функции поведения на ритуальную мы показали на примере совместного опьянения неоантропов (Эскиз 2. «Опьянение»). Наличие двух независимых эквивалентных примеров позволило нам констатировать появление знаковой функции.

«Оживление» наскального изображения в танце или пантомиме является его отрицанием и одновременно – переходом от компенсаторной аутостимуляции к ритуалу (знаковой, суггестивной функции). Ключевую роль в этом переходе играет зритель. При том что граница между зрителем и актером стерта и каждый зритель является в то же время актером, именно наличие зрителей ритуального действия продуцирует суггестию – «внушает» поведение актеру (см. Эскиз 3. «Зрители»). На примере реконструкции «Зрители» мы вывели ряд общих закономерностей:

1) ритуал изначально сугубо утилитарен: это снятие эффекта первобытного невроза, во-первых, и навязывание особи социального поведения, во-вторых;

2) успех ритуального действия обеспечивается всеобщим охватом, индивидуальное участие в ритуале осуществляется не ради него самого, а ради всеобщего участия;

3) то, что для каждого неоантропа индивидуально может служить необходимой контринтердиктивной аутостимуляцией, внутри группы, т. е. приобретая характер коллективного всеобщего отношения, имеет тенденцию становиться суггестивной практикой – ритуалом.

Еще один общий для всех примеров реконструкции вывод: прежде чем начать оперировать знаками, иметь возможность мнить ситуацию и на этом основании приобрести способность к рефлексии, человек должен был «удвоиться» сам – стать дипластией, знаком, одновременно исполняющим ритуал актером и его зрителем. Но еще прежде он был лишь одним из элементов знака, поскольку элементы дипластии в ритуале разделены между имевшим место в реальности знаковым событием и отзывающимися на это событие участниками ритуала. Объединяясь в совместном действии, участники подчиняли всеобщую реальность и складывали элементы в знак.

Вероятно, что первой потребовавшей ритуализации ситуацией было провоцируемое интердиктивным воздействием палеоантропа убийство неоантропом неоантропа с последующей утилизацией трупа палеоантропом. Ради избавления от навязчивого эйдетического образа этого действия неоантропы могли начать убивать наяву, превратив убийство представителя своего вида в суггестивную практику (см. Эскиз 4. «Жертвоприношение»). Первыми кандидатами на роль жертвы в популяции неоантропов были детеныши, молодняк. Приносимые в жертву, они могли изначально ассоциироваться с палеоантропами, отношение общности («мы») на них не успевало распространиться. Еще менее оно могло распространяться на уже умерших неоантропов.

Переход людей к каннибализму, произошедший, по всей видимости, вместе с перенесением отношений дивергенции внутрь своей популяции, был по-своему революционен, так как знаменовал переворот в отношениях «мы» и «они»: переход от отношения «мы» – это те, кто не «они» , к отношению «они» – это те, кто не «мы» , и тем самым – к более зрелой, устойчивой форме суггестии. Значительное сужение пространственных границ отношения общности «мы» при этом компенсировалось уничтожением для нее всяких границ во времени: с этого момента она стала распространяться на предков, а стало быть и на потомков. Появилась предпосылка для развития культа предков и в перспективе – религии, а также сознательной (а не только имитативной, как прежде) передачи опыта из поколения в поколение, прежде всего – мифологии. Другими словами, появилась возможность социального опыта. Общество стало жить не только в пространстве, но и во времени, а значит и у индивидуума появилось ощущение времени.

Всякие утверждения о якобы наличии речи в палеолите уже у троглодитид разбиваются о бесспорный факт (отражаемый на эндокранах черепов) отсутствия у них верхних префронтальных отделов коры головного мозга, благодаря которым у человека осуществляется подчинение моторной деятельности речевой прескрипции. Зачем нужно речевое общение, если оно не предполагает своего продолжения в сфере деятельности? В то же время развитие у троглодитид звукового и связанного с ним нейрофизиологического аппарата можно объяснить их использованием для имитативно-интердиктивной коммуникации с другими животными видами – подражания их звуковым сигналам. Эти звуковые сигналы оставались сигналами первой сигнальной системы, еще не имели такой речевой характеристики, как интонация, и не выражали эмоций.

Связь эмоциональной функции речи с интонацией вообще и тесная связь с эмоциями интонации побудительных высказываний в частности, а также признание лингвистикой универсальных черт интонации, как и наличие универсальных черт эмоций, позволяют в совокупности предполагать, что именно интонация представляет собой древнейшую речевую характеристику, а интонированный звук как часть ритуального действия – древнейший собственно речевой знак. Не только мысль, но и эмоция совершается в слове: появление интонированного звука одновременно было появлением эмоции.

Нормальное функционирование первой сигнальной системы несовместимо с интонированием сигнала – приданием ему тем самым особой эмоциональной окраски и направленности. При этом только «собственно эмоции» (по классификации А. Н. Леонтьева) передают действие суггестии. Что касается аффектов, то это – явления интердиктивной (а вместе с тем и первосигнальной) природы, включающие в себя сильную контринтердиктивную составляющую. В связи с последней звук, издаваемый при «аффективном взрыве», уже имеет объективную направленность, что отмечает начальный пункт перехода от звуковых сигналов первой сигнальной системы к интонированному звуку, принадлежащему уже второй сигнальной системе. Первое слово в филогенезе рождается путем интонирования коллективной возвратной имитации аффективного крика и тем самым придания звуковому сигналу качественно нового функционального элемента – социальности, которую мы определяем как отношения, формирующиеся на основе второй сигнальной системы.