Стив Фуллер - Постправда: Знание как борьба за власть

Можно показать, что адаптивные предпочтения являются масштабируемыми, а потому могут стать свойствами целых культур или видов. В самом деле, человечество, возможно, повышает свою способность к формированию адаптивных предпочтений, что является признаком нашей постоянно растущей гибкости. Поразительно то, что провалы и срывы, проистекающие из неверных прогнозов, не слишком мешают подобному опрометчивому поведению в будущем. Однако мы, видимо, с каждым разом все лучше превращаем пассивы в активы, благодаря чему становится проще «проиграть войну и выиграть мир». В этом отношении формирование адаптивных предпочтений служит той же цели, что и «относительное преимущество отсталости», выполнявшее ту же функцию в экономической истории, о чем мы скажем далее. Оба феномена определяются представлением, в одном случае возникшим стихийно, а в другом – подсказанным историей, о том, что отступление на шаг назад – это в некоторых случаях лучший способ сделать два шага вперед.

Здесь некоторые полезные идеи можно найти в трактовке теодицеи страдания, предложенной Максом Вебером [Joas, 2000, ch. 2]. Теодицея – теологическая дисциплина, которая пытается объяснить любопытное чувство справедливости, присущее Богу, который, судя по всему, допускает значительные страдания даже невинных. Вебер проводит различие между двумя имеющимися у мировых религий способами снять боль, возникающую из-за обманутого ожидания того, что праведное поведение будет вознаграждено. Один способ, изрядно напоминающий «кислый виноград» Эльстера, – это ресентимент, при котором боль проистекает из обесценивания прежних стремлений; другой похож на «сладкие лимоны» – это экстаз , который действует прямо противоположным образом, наделяя ценностью состояние, которого ранее пытались избежать. В последнем случае проблеск истины обнаруживается в самом моменте боли, как свет в конце туннеля, служащий мотивом продолжать то же дело с большей решимостью. «Упорство» – вот слово, которым обозначалась эта установка в период раннего Нового времени, когда он применялся, к примеру, к тяготам жизни пуритан-основателей США. Но потом область его применения по милости Поппера была распространена и на все научное мировоззрение в целом [Popper, 1963; Поппер, 2004]. Это помогает объяснить любопытную логику Поппера, согласно которой непрерывная фальсификация научных гипотез не служит фальсификации самого научного предприятия (в противоположность мнению скептицизма), но демонстрирует, напротив, то, что наука все больше приближается к истине.

Обе стороны веберовской теодицеи страдания играют свою роль, пусть и под секулярной маской, в истории технологических инноваций. Рассмотрим пример автомобильного транспорта. За полстолетия массового производства автомобилей риски, предсказанные в момент их изобретения, сбылись: автомобили оказались очень важным, а может быть, и самым важным источником загрязнения воздуха и шума. Дороги, понадобившиеся для автомобилей, привели к деградации окружающей среды и отчуждению водителей от природы. Однако кажется, что все это не имело значения или, по крайней мере, не имело такого большого значения, чтобы люди вообще отказались от автомобилей. Скорее, их производство наращивалось во всем мире и становилось немного более экологичным, чтобы избежать худших прогнозов. Плохо это или хорошо, но набор потребительских характеристик, продаваемых Генри Фордом и другими производителями в начале XX в., сохраняется и сегодня: свобода и скорость автомобиля для нас важнее не только той связи с природой, что даруется лошадью, но также и относительно низкого экологического ущерба, который обещает современный общественный автотранспорт. Сочетание «кислого винограда» и «сладких лимонов» приводит к возвышению автомобиля как освободителя человеческого духа от «природы», которая сегодня считается источником ограничений. Открытым остается вопрос: может ли это стать хорошей стратегией выживания в долгосрочной перспективе?

Мы отмечали, что прогнозирование влечет эмоциональные инвестиции и в сам процесс, и в результат. Привлекательность суперпрогнозирования Тетлока в том, что способность к предсказаниям можно улучшить, если выработать продуктивную установку по отношению к ошибке или даже приветствовать ее в качестве стимула поднять общий уровень и отказаться от ненужных обязательств. Сторонники военной стратегии Мольтке и милленаристской секты Фестингера применяют эту программу в полевых условиях и одновременно в собственном разуме, проводя четкое различие между устойчивыми целями и изменчивыми средствами, то есть придерживаясь принципа «цель оправдывает средства», который первоначально придумали иезуиты. Иными словами, они инструментализируют сами себя , то есть отдают приоритет такому будущему, которого они желают так сильно, что в процессе его достижения готовы отказаться от определенных черт своих актуальных субъективностей, не являющихся существенными для наступления этого будущего. Если говорить в метафизических категориях, след, создаваемый таким процессом, отождествляет прошлое с отвергнутой «материей», а будущее – с постепенно возникающим «разумом». А если применять категории, часто используемые для обсуждения перемены в мировоззрении, связанной с научной революцией, то единая «субстанция» самости сводится к набору «функций» [Cassirer, 1953; Кассирер, 1996].

На психологическом уровне суперпрогнозирование может пониматься в качестве определенной формы когнитивной иммунологии . Иными словами, когда прогноз делается с прицелом на судьбу самого прогнозиста и охватывает спектр возможных вариантов будущего (а не только один-единственный, предсказываемый в качестве наиболее вероятного), становится проще менять курс по мере развертывания будущего, чтобы окончательная цель все же была достигнута. Требуемое для этого переосмысление включает инверсию того, что экономисты считали гиперболическими склонностями потребителей к дисконтированию времени, в силу которого они сосредоточиваются на краткосрочных целях, даже если они подрывают долгосрочные [Ainslie, 1992]. Один особенно креативный, хотя и пугающий способ понимания этой психологический инверсии был изобретен во времена холодной войны стратегом корпорации RAND Германом Каном, который как раз и придумал выражение «мыслить немыслимое» [Kahn, 1962].

Это знаковое выражение основывалось на его предыдущей работе, посвященной сценариям развития после термоядерной войны, в которой за сравнительно короткий промежуток времени погибает около 25–50% мирового населения [Kahn, 1960]. Как восстановить жизнь людей в таких обстоятельствах? Этот вопрос не слишком отличается от «пессимистических сценариев», предлагаемых сегодня в условиях быстрого глобального потепления. Идея Кана состояла в том, что нам нужно придумать подходящие технологии, которые станут необходимы на следующий день после конца света. Кроме того, он полагал, что такая стратегия, скорее всего, окажется более работоспособной в политическом смысле, чем попытки активно предотвратить Судный день за счет, скажем, одностороннего ядерного разоружения, делающего нас просто более уязвимыми перед теми, кто не стал разоружаться.