Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

Я состоит из ощущений. За ними скрывается… вообще говоря, ничего. Вообще ничего. И о нем больше нечего сказать: «Что значит «Я ощущаю зеленое»? Это значит, что элемент «зеленое» является в известном комплексе с другими элементами (ощущениями, воспоминаниями). Когда я перестаю ощущать зеленое, когда я умираю, то элементы перестают являться в прежнем обычном для них обществе. Этим все сказано… Наше Я спасти нельзя» [34] 34 Ibid, p. 65. .

Идея «Неспасаемого Я » стала модной среди писателей «Молодой Вены». Мир Маха без объектов и субстанций, состоящий исключительно из чувственных впечатлений, по определению был импрессионистским, а следовательно, полностью совпадал с пьянящим духом времени (Zeitgeist) эпохи до Первой мировой.

Неподалеку, на Берггассе, Зигмунд Фрейд со своей неизменной сигарой препарировал душу, пристально следя за свободными ассоциациями своих пациентов, в том числе и «главного из них» (самого себя). Поэт Гуго фон Гофмансталь, вундеркинд «Молодой Вены», ходил на лекции Маха. Артур Шницлер, самый знаменитый венский писатель, встал на точку зрения Маха в своих «внутренних монологах» и растворял эго в цепочках ассоциаций и комплексах связанных ощущений. Музыканты и художники воспевали и писали не предметы , а свет . Эгон Фридель (1878–1938), человек удивительно многогранный — он был одновременно и историком, и актером кабаре, — очень точно подвел итог творчеству импрессионистов: «Коротко говоря, они писали Маха».

Я Маха изучает само себя

В салонах Вены конца девятнадцатого века почтенный физик-философ с головой пророка был просто нарасхват. И пусть Мах одевался несколько неопрятно, и шевелюра у него была частенько растрепана, но высший свет, у которого от вальсов кружилась голова, был просто влюблен в этого доморощенного гения и жаждал послушать, как он развивает свои оригинальные мысли. И Мах нашел к ним подход — подобрал верные слова, чтобы взбудоражить венское общество художников и критиков, графинь и содержанок, предпринимателей и меценатов: «Когда я говорю, что наше Я не спасти, то имею в виду, что оно состоит исключительно из присущего человеку способа относиться к вещам и явлениям, что Я полностью растворяется в том, что можно ощутить, услышать, увидеть или потрогать. Все мимолетно — наш мир лишен субстанции, он состоит лишь из цветов, форм и звуков. Его реальность пребывает в вечном движении, многоцветная, как хамелеон» [35] 35 Berta Zuckerkandl. Literatur und Philosophie: Hermann Bahr, Ernst Mach und Emil Zuckerkandl im Gespräch в: Die Wiener Moderne. Ed. Wunberg G. Stuttgart: Reclam, 1980. .

Австрийский писатель Герман Бар (1863–1934) пел Маху дифирамбы: «В этой фразе « Я не спасти» я наконец нашел ясную формулировку того, что мучило меня последние три года. Я — лишь название; это лишь иллюзия. На самом деле не существует ничего — лишь сочетания цветов, звуков, температур, давлений, времен, пространств и ассоциирующихся с ними настроений, чувств и желаний. Все вечно меняется» [36] 36 Hermann Bahr. Dialog vom Tragischen. B., 1904. .

Под колдовское обаяние этих идей попала не только высшая буржуазия Вены. Мах еще и завоевал некоторый авторитет среди марксистов. Они не раз и не два прославляли его труды как новаторский подход к материализму. Особенно восприимчивыми оказались австромарксисты — настолько, что даже В. И. Ленин счел себя обязанным призвать к порядку этих зарвавшихся диссидентов. В своей книге «Материализм и эмпириокритицизм» (1908), написанной именно для борьбы с этой ересью, он бушевал: «Наши махисты все увязли в идеализме» [37] 37 Цит. по: В. И. Ленин. Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии. М., 1984. (Прим. пер.) . Должно быть, Мах никак не ожидал, что его обвинят в идеализме, однако его утверждения, что материя — это всего лишь комплексы связанных ощущений, безусловно, представляли собой угрозу для материалистов.

Первым из махистов воспротивился гневу Ленина молодой физик-теоретик Фридрих Адлер (1879–1960). Он был сыном Виктора Адлера, весьма почтенного основателя Австрийской социал-демократической рабочей партии, и походил на отца прямо-таки до жути, будто клон. Через десять лет после нападок Ленина на Маха и его учеников Фридрих Адлер нанес ответный удар — издал собственную книгу «Победа Эрнста Маха над механическим материализмом» [38] 38 Adler. 1918а. ( Ernst Machs Überwindung des mechanischen Materialismus ). Он писал ее в камере смертников, но об этом речь впереди. Более того, хотя Фридрих Адлер никогда не станет членом Венского кружка, побочная линия с его участием — важная часть истории о кружке.

Через три года после назначения в Венский университет Маха во время дальней поездки по железной дороге сразил тяжелый инсульт, после которого его парализовало. Отнялись правая рука и правая нога. В 1901 году, после нескольких доблестных попыток возобновить лекции, он наконец понял, что у него нет выбора — придется уйти на покой по состоянию здоровья. Мах отклонил предложение императора даровать ему баронский титул, поскольку это противоречило его демократическим убеждениям. Однако он не справился с искушением стать пожизненным членом палаты господ, Herrenhaus , вместе со своим старым другом и наперсником Теодором Гомперцем. Несмотря на немощь, стареющий Мах сохранил прежнюю живость ума и неустанно дискутировал с некоторыми ведущими учеными своего времени, в том числе с Людвигом Больцманом и Максом Планком. Вокруг него вечно кипели споры. И в самом деле, в его воззрениях, соблазнительных своей оригинальностью, при доскональном разборе обнаруживались существенные пробелы. Например, если вся наука основывается на чувственных данных, как быть с тем, что невозможно воспринять? Должны ли мы отвергнуть все это как вопиющие выдумки? А как быть с чужими чувственными данными? Их тоже следует отвергать? Маху приходилось постоянно защищаться от обвинений в солипсизме — и это ему, человеку, объявившему, что Я пришел конец!

Эрнст Мах был не первым физиком, поднявшим вопрос о существовании Я . За сто лет до него примерно о том же говорил Георг Лихтенберг (1742–1799), когда отметил, что нам следует говорить не «я думаю», а безлично — «думается» [39] 39 G. Lichtenberg. Aphorismen (Sudelbücher). С м. Database Project Gutenberg. . А венский коллега Маха Людвиг Больцман, несомненно, разделял взгляды Лихтенберга, когда разоблачал «странное мнение, что мы будто бы можем думать, как сами захотим» [40] 40 Афоризмы Больцмана. См.: Fasol-Boltzmann, 1990. . Жизнь и мысли Маха и Больцмана были тесно переплетены.