Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

Как и всегда, любимой мишенью бурных нападок Нейрата была метафизика. Он считал ее реакционной дымовой завесой, под какой бы личиной она ни выступала — философского идеализма или божественного откровения. Нейрат никогда не уставал бороться с этим коварным орудием буржуазии, а с начала 1921 года его собратом по оружию в этой обострившейся борьбе стал его зять Ганс Ган.

Было ясно, что темы для философских исследований у двух друзей не кончатся никогда. Еще с предвоенных дней Urkreis произошло много такого, что подлило воды на их мельницу. В частности, Гильберт, Рассел и Эйнштейн не сидели без дела. Одного этого хватало, чтобы возродить прежние встречи в кофейне и вернуться к философии науки.

Однако для этого недоставало одного участника — университетского профессора философии, которого Ганс Ган давно мечтал пригласить. Вероятно, он имел виды на своего венского коллегу Адольфа Штёра (1855–1921), официального преемника Эрнста Маха. Штёр начинал как физик, подобно Больцману и Маху, однако тяготел к анализу языка. «Если бы не было слов, — писал он, — не было бы абсурда, в крайнем случае ошибки… Мысль не может быть абсурдной — только высказывание» [112] 112 Stöhr, 1910. . Сегодня это смотрится как винтажный Витгенштейн. Поэтому Штёр, несомненно, стал бы уместным дополнением к кружку, однако он неизлечимо заболел и больше не мог преподавать. Увы, он не вошел в их ряды.

Недавно открылись две вакансии на профессорские должности в Философской школе. Уже была учреждена конкурсная комиссия, а теперь у нее появилась новая задача — найти преемника Адольфу Штёру. Новоприбывший Ган умудрился проникнуть в комиссию, хотя и позже всех. Фортуна благоволила ему. Но вопрос, кого же избирать, оставался открытым. Однако в этом у Гана было завидное преимущество: он мог получить бесценный совет от самого Эйнштейна.

Альберт Эйнштейн стал звездой первой величины. В январе 1921 года великий физик-теоретик, выглядевший, как часто замечали, скорее как мечтательный скрипач-виртуоз, должен был прочитать две лекции венским ученым и одну широкой публике. Желающих попасть на популярную лекцию оказалось невообразимо много. Ни в одном венском университете не нашлось достаточно просторной аудитории, чтобы вместить такое количество народу. Поэтому Эйнштейну предоставили большой зал Венского Концертхауса.

Билеты продавали из-под полы. Такая сенсация была в новинку не только венской публике, но и самому Эйнштейну. К счастью, все прошло гладко, физику удалось очаровать свою преданную аудиторию. Более того, слушатели были загипнотизированы настолько, что не поняли, что лекция закончилась, даже когда Эйнштейн собрался уходить со сцены. «Овации начались не сразу, но были тем неистовее».

По такому важному случаю в Вену приехал и Филипп Франк, преемник Эйнштейна в Праге. Физики были хорошо знакомы. Так и случилось, что Франк, Нейрат и Ган — три столпа Urkreis довоенных времен — пригласили Эйнштейна прогуляться по морозу на гору Каленберг, любимое место отдыха венцев. Оттуда открывался великолепный вид на весь город на Дунае — и никаких видимых намеков на упадок и разложение. Особенно выделялся высокий шпиль ратуши по контрасту с массивной крышей университета неподалеку.

Были созданы все условия для того, чтобы поразмышлять о будущем. Как связать зарю новой эры со славным прошлым — временами Эрнста Маха? Пожалуй, четверо ученых не могли не заговорить о человеке, которого уже тогда называли Hausphilosoph (ручным философом) Эйнштейна — о Морице Шлике. Шлик был берлинец, однако быстро показал, что из него получится идеальный руководитель группы, которой предстояло превратиться в Венский кружок.

Прежде чем заговорить о Шлике и о том, что привело его в Вену, стоит вспомнить о других обстоятельствах, которые связывали Эйнштейна с Веной, и рассказать, чем все кончилось. Речь о Фридрихе Адлере, венском физике, который не попал в Urkreis , так как учился в Цюрихе, а затем подружился с Альбертом Эйнштейном и некоторое время был чуть ли не его двойником. Это всего лишь боковая линия сюжета о Венском кружке, зато она проливает зловещий свет на природу точного мышления в безумные времена.

Отказавшись от ученой карьеры, Фридрих Адлер вернулся в Вену как секретарь социал-демократической партии. Товарищи вскоре прозвали его «логик», поскольку он неизменно следовал своим убеждениям с абсолютной строгостью и безжалостностью, к чему бы они ни приводили. Поэтому в разгар Первой мировой, осенью 1916 года, «логик» в очередной раз последовал своим убеждениям с абсолютной безжалостностью и убил премьер-министра Австро-Венгрии графа Карла фон Штюргка.

Граф принял решение объявить чрезвычайное положение, чтобы лишить парламент власти. С точки зрения Адлера, никаких законных путей предотвратить захват власти и торжество абсолютизма не оставалось. Поэтому он решил совершить политическое убийство. В детстве он видел пьесу Шиллера «Вильгельм Телль», и годы, проведенные в Швейцарии, вовсе не притупили восторг перед легендарным тираноубийцей.

Утром 21 октября 2016 года Фридрих позвонил по телефону матери и попросил не ждать его к обеду. Затем он направился прямиком в ресторан «Мейссль и Шадн», который равным образом славился отварной говядиной и завсегдатаями из высшего общества. Все в городе знали, что именно сюда всегда приходит обедать премьер-министр. Фридрих Адлер дождался, когда его жертва прибудет, сел за столик неподалеку и, чтобы успокоить нервы, заказал обед из трех блюд. Затем расплатился и украдкой снял с предохранителя пистолет в кармане.

Возникло некоторое непредвиденное осложнение: за соседним столиком оказалась дама. Адлер целый час терпеливо сидел на месте с чашкой кофе, пока дама не покинула ресторан. Затем встал, вынул пистолет, подошел к премьер-министру и всадил ему в голову несколько пуль. Обедавшие неподалеку офицеры не успели даже выхватить сабли. Последовала короткая схватка, после чего Адлер сдал оружие и стал ждать полицию. В суматохе он потерял очки, зато сохранил хладнокровие. Когда полицейский спросил его, почему он застрелил графа, он спокойно ответил, что полицейских это не касается. Все объяснения он предоставит в должное время и в должном месте.

С момента ареста Фридрих Адлер делал особый упор на то, что несет полную ответственность за свой поступок. «Это убийство я совершил в здравом уме», — говорил он и следователю, и в дальнейшем судьям. Его целью, как объявил он, было «заставить людей думать». Если бы он просто закричал: «Долой абсолютизм! Мы за мир!», его бы не услышали. Государственная цензура позаботилась бы об этом. Но выстрелы были услышаны, а следовательно, услышаны будут и слова на суде. Если, конечно, дело дойдет до суда. Больше всего на свете Адлер боялся, что его отправят в сумасшедший дом. Ведь тогда его жертва окажется напрасной. Между тем родные Адлера считали, что единственный способ спасти его от виселицы — это добиться признания невменяемым.