Станислав Бескаравайный - Бытие техники и сингулярность

Платой за своеобразную легкость воплощения будущего, за «шпаргалку истории» вступает сложность послезавтрашнего развития. Когда будет реализован некий проект, вдруг выяснится, что перейти от него в будущее чрезвычайно сложно. Критически недостает той самой субъектности. Ее растрачивают на предыдущих этапах, когда реализуют «каноническую» модель.

Можно сказать, что фанатизм — религиозный, экономический, идеологический — в итоге подавляет собой не только факты, но и субъекта, собственного носителя.

Как это явление проецируется на индустрию, отдельные технические изделия, отрасли?

Оно дает образ войны — одного из самых технологичных и одновременно самых стохастических процессов. Не обязательно со взрывами, но непременно с уничтожением противников. Затраты на воплощение желаемой модели — необходимые жертвы, без них не обойтись — оказываются менее значимы, чем затраты по осознанию окружающего мира или управлению им в рамках уже запроектированного решения ситуации.

Эти примеры перекосов в прогнозировании не исчерпывают всех вариантов. Ошибки бесконечны. Они лишь показывают, что футурологу требуется держать в памяти не просто несколько сценариев событий, но понимать, что переходы от субъекта к объекту, от возможности к действительности могут быть очень разными. И объект прогнозирования существует одновременно на нескольких системных уровнях.

1.3.3. Как думают о революциях «по привычке» — проблемы инерции мышления

У ошибочного восприятия любых революций есть своя шкала заблуждений, которая очень хорошо отражает историю иллюзий.

Самая желаемая ошибка для традиционного общества — «что было, то и будет». Железобетонная стабильность. Простое воспроизводство, когда дети наследуют родителям, и основные цели в жизни — ощущение тех радостей, которые индивид может получить в каждом цикле своей жизни.

Поколения семьи в одном доме. Сельская община. Полис.

Революция как глобальное изменение воспринимается сквозь призму религии. Отражает предельно большие циклы и строится по иррациональным основаниям. Такими были религиозные группы милленариев — христиан, ожидавших (и ожидающих) конца света к определенной дате.

От этой мечты стали отходить в XVII–XVIII веках, когда стало ясно, что технический прогресс и рост потребностей составляют как бы двойную спираль и рост одного неизбежно влечет рост другого [224]. От античного и средневекового представления о соотношении естественного и искусственного к бэконовским «знание — сила» и представлениям о природе как о пассивном поле человеческой деятельности. Мир — это мастерская, а человек в ней работник. Рождается принципиально другой образ — стабильность постоянного роста, причем в максимально большом количестве отраслей.

Грюндерство. Гонка линкоров и вооружений вообще. Идея догнать и обогнать, построить коммунизм, обеспечив по тонне зерна на человека в год. Японская фетишизация роста ВВП в 1970-х.

При этом технологическая революция воспринимается двояко:

— простая рационализация, которая позволит поднять норму прибыли и создать очередной рынок;

— катастрофа, закрывающая рынок уже созданный, как создание электрического освещения уничтожило рынок освещения газового.

В таких условиях научно-технические новации мыслятся как совершенно непрогнозируемый фактор. В XX веке из воды можно сделать бомбу, которая взорвет мир, но не получится синтезировать эликсир вечной молодости. Случайность? Но человеку в 1900 году невозможно представить, что именно так все и получится.

Однако последние сорок лет возникает иллюзия предсказуемости новаций.

Достаточно неплохо исследованы большие циклы развития техники. Внедрены концепции сдерживания «экспоненциального роста» — экологические, основанные на устойчивости биосферы, ресурсные, основанные на ограниченности ресурсов и емкости рынка, основанные на падении спроса. Существуют разнообразные формы контроля: отдельные изобретения (вроде экранопланов или паровых автомобилей) просто не продвигают в силу инертности, больших капиталовложений, сговора на рынке и т. п. Какие-то прорывные технологии просто ушли из оборота, как сверхзвуковая пассажирская авиация. Ядерная энергетика оказалась чрезвычайно административно емкой. Области сверхбыстрого прогресса ограничены: электроника, отчасти биотехнология, материаловедение и т. п.

Образно говоря, в прогноз на следующие несколько лет можно закладывать рост емкости аккумуляторов, мощности процессоров, экономичности двигателя и делать вид, что все в порядке. Но потом прилетают «Черные лебеди» — внезапные кризисы, которые post factum получают отличное объяснение. Причем зависимые от своих спонсоров журналисты до последнего будут убеждать вкладчиков, что ситуация под контролем…

Если говорить о восприятии нового, то получается противоречивая картина:

— процессы вокруг нас цикличны, есть спиральное развитие с относительно предсказуемыми кризисами, которые носят ограниченный характер. Рецепты борьбы просты и понятны: резервирование (это еще в Ветхом Завете описано) и вложение средств в инфраструктуру (что окончательно стало ясно уже в XX веке);

— прогресс открывает нам все новые уровни организации материи, новые системы, и это дает качественно иные угрозы, кризисы, проблемы. Меняются правила игры, причем опора на традицию в лучшем случае может смягчить кризис (и на этом строят свои расчеты почти все консерваторы мира), а в худшем — загнать ситуацию в тупик (это как раз то, чего консерваторы боятся, но в чем не признаются под страхом виселицы). Требуется работа по осознанию проблемы и самосовершенствованию, громадные усилия для качественного скачка, который может вытащить систему из воронки кризиса.

В результате для прогнозистов мы имеем стандартную «вилку» в ответах:

— либо считать новый кризис очередным, цикличным, проходящим в рамках уже известной последовательности. Тогда надо, стиснув зубы, держаться за свои активы, оптимизировать расходы и готовиться к послезавтрашнему росту. Так и поступают 99 % бизнесменов;

— либо — поменяется все, завтра воссияет новое солнце или опустится мгла. Тогда надо идти на страшный риск: не считаясь с затратами, вкладывать средства в неочевидные, на вид убыточные проекты.

Отсюда же вытекают две противоположные оценки развития техники: с одной стороны, — тотального запаздывания в оценке ее возможностей, с другой — чрезмерного ожидания. Особенно усложняет оценку рационализация и чисто количественное усовершенствование техники: оно как обезболивающие, которые лишь маскируют от больного течение рака. Так и, скажем, «альтернативная энергетика» рекламируется как панацея, хотя обладает низким EROI (энергетической рентабельностью).