Станислав Бескаравайный - Бытие техники и сингулярность

Поэтому современные исследователи пытаются использовать концепцию органопроекции в иных качествах, чем Э. Капп: в ней видят основу гуманизации техники [44], а так же оригинальный эвристический прием [54, с. 37–38]. Концепция органопроекции всегда будет оставаться удобным инструментом рассуждений, потому что она представляет собой своеобразный «опредмеченный идеализм» — не целиком образ мира как проекция сознания на материю, но инструмент как проекция тела его создателя.

Сейчас органопроекция находит свое воплощение в конструкциях интерфейсов, для которых эргономичность стала основным принципом. Однако даже в проектировании интерфейсов есть конкурирующие концепции: так, понятию органопроекции было представлено парное понятие «объектопроекции» [153] — когда человеческое сознание объединяет в будущем проекте потребности человека и копии уже созданных раньше технических изделий. Соответственно возникает конфликт между образами, отражающими потребности человека и потребностями техники, инерцией ее развития. Этот конфликт, по сути, воплощение коперниканского переворота И. Канта, но проявляется он в сложностях общения человека с приборами: взаимодействие субъекта и объекта не может быть односторонним, приборы начинают воздействовать на создателя“.

Развитие техники требует уже отказаться от органопроекции как транслирования человеческих качеств на технику и заменить ее встречными информационными потоками: «С точки зрения развития интерфейса между человеком и компьютером вопрос заключается… в создании аппаратных и программных средств, обеспечивающих быстрый и эффективный online-обмен информацией между человеком и компьютером. Причем существенным становится требование введение каналов передачи информации, независимых от сознательного контроля человека» [230]. Если И. Кант, раскрывая взаимодействие объекта и субъекта, хотел задать границы познания мира, то обеспечение прямого аппаратного воздействия объекта на мышление субъекта — воздействия, по сути, независимого от контроля сознания — превращает человека лишь в часть «коллективного сознания», в напарника компьютера.

По мысли Е.Б. Моргунова, противоречие между органопроекцией и объектопроекцией можно устранить в системах искусственного интеллекта.

Но противоречие в общении человека с машиной — лишь следствие более общего противоречия в концепции органопроекции: сводя к образу человеческого тела всю возможную технику, мы заранее ограничиваем ее развитие. Человек пусть и сложная, но не бесконечная в своей сложности система — ни наш личный психический микрокосм, ни наши тела не могут быть абсолютным эталоном для макрокосма, частью которого и есть техника. Поэтому необходимо разделять антропроцентричность интерфейса (в широком смысле — тех частей техники, которые непосредственно взаимодействуют с человеком) и конструкцию деталей, механизмов , которые уже отвлечены, отделены от человека, деятельность которых не зависит от непосредственного контакта с телом (разнообразные двигатели, пароперегреватели, карбюраторы). Парфенон в определенном смысле должен был быть выстроен по пропорциям человеческого тела именно потому, что в нем молились люди. Но какой смысл подгонять под такие пропорции цех горячей прокатки стального листа? Он должен в первую очередь соответствовать пропорции оборудования.

Тождество техники и человека недостижимо. Попытки уравнивания вызывают или сведение возможностей техники к возможностям человеческого тела (как спортивные снаряды делают безопасными для атлетов), или обратный процесс — превращение человека в инструмент, сведение всей его личности к выполнению полезной функции. Разумеется, антропоморфные концепции техники (когда молоток воспринимается формой кулака) и чисто утилитарные концепции техники (молоток — способ удовлетворить потребности человека) могут совпадать. Это частичное тождество противоположностей, которое возможно лишь в том случае, когда абсолютно все причины использования инструмента кроются в человеке. Конечно, это преувеличение, но если сводить всю технику к образу и подобию человека, а все задачи техники — к обслуживанию человеческого организма и психики, то Causa finalis для техники неизбежно будет выступать человек.

Концепцию органопроекции надо рассмотреть как необходимую ступень в эволюции осмысления техники. Как первые представления об обществе включают в себя концепцию золотого века (в ту мифическую эпоху человек еще не испорчен, он добрый и не раздираем внутренними противоречиями) и люди предприняли множество попыток воспроизвести утраченный рай, так и в философии техники первая попытка осмысления столкнулась со стремлением снять противоречия человека и инструмента. Органопроекция неизбежно сдвигает технику к прошлому, потому что формы взаимодействия с техникой, которые воспринимаются как естественные, «человекообразные», стали привычны, вошли в обыденное мировоззрение.

Но органопроекция — не уникальное, не локальное представление о технике как сущностно зависимой от человека структуре. Органопроекцию можно с одной стороны рассмотреть как обоснование антропоморфности техники, с другой стороны — как частный случай антропоцентризма.

Антропоморфность в технике обладает гигантской эстетической традицией. Инструменты изготавливались по образцу человеческих тел еще в Древнем Египте и будут изготавливаться так в будущем.

Рис. 1 Косметическая ложечка для благовоний. Новое царство, XVIII династия, 14 в. до н. э.

Органопроекция создала для таких дизайнерских изысков некий идеал абстрактности и функциональности: можно сказать, что любой инструмент начинается как продолжение органов человека и может быть им по форме — так гаечный ключ можно изготовить в виде карикатурного подобия руки (или вообще придать ему человеческие черты).

Рис. 2. Разводной ключ Бориса Арцыбашева

Рис. 3. Свинья-копилка, типичный зооморфный предмет

Но в пределе процесса усовершенствования, упрощения производства, остается лишь функциональная потребность. Формы человеческого тела устраняются. Однако концепция органопроекции не исчерпывает собой идею переноса на технику другой формы. Существует не менее значимая традиция изготовления зооморфных и вегетоморфных предметов.

Для таких предметов основное функциональное назначение не определяет их формы — внешность не менее важна, чем удобство. Но чем больше предмет утрачивает свое функциональное назначение, оставаясь лишь пустой формой, тем менее он техничен. Тут, разумеется, надо учитывать, что основное назначение предмета может устареть: он начинает использоваться именно как выразитель определенной формы. Так иголка с ниткой, изображенные над лавкой портного, наполовину устаревший образ, ведь современные портные используют швейные машины. Образы работают как привычные индентификаторы — форму поддерживает традиция. Но какая традиция может задавать антропоморфный образ предметов, соединяя их эстетику и функциональность? Лишь та, которая обеспечивает непосредственный контакт этих предметов с человеком, что опять-таки ограничивает область антропоморфной техники: интерфейс, дизайн интерьеров, в меньшей степени архитектура. А коленвал в двигателе автомобиля бессмысленно изображать в виде артритной стариковской руки.