Мераб Мамардашвили - Очерк современной европейской философии

Я до сих пор объяснял некоторые понятия и символы экзистенциальной философии и пытался пояснить через них некоторые проблемы и идеи, которые стали сквозными и горячими точками для культуры ХХ века, и, в общем, пожалуй, я исчерпал основное содержание темы экзистенциальной философии, кроме одной, которую я сейчас предложу, чтобы от нее наметить какие-то пути дальше, c одной стороны, к фрейдовскому психоанализу (может быть, скорее в современных его вариантах), а с другой стороны, к философии жизни и философии культуры, или герменевтике, как ее иначе можно назвать. В последнем случае мы снова встретим некоторые экзистенциальные темы, но в несколько ином виде, и один и тот же мыслитель, а именно Хайдеггер, который фигурировал у меня частично в экзистенциализме, будет несколько иначе фигурировать и в так называемой философии культуры, или герменевтике.

Тема, которую я хотел наметить, — это тема так называемого историзма, или историчности человеческого бытия, человеческого существования. Содержанием этой темы является другая тема, которую я просто помечу как крючок, на который можно навешивать дальнейший ход рассуждения, — это тема конечности человека. Она в разных выражениях существует во всем, о чем я рассказывал, и в том числе в проблеме историчности бытия. Пока, перед расшифровкой слова, или понятия, «конечность», держите его в голове с некоторой маленькой добавкой, которую я сделаю и которая напомнит немного то, о чем я говорил. Я все время пытался с самого начала показать, что в нашем мышлении, в философии, которая об этом мышлении рассуждает, в нашей культуре, в наших автоматических и спонтанно срабатывающих отношениях к миру, реакциях на мир есть всегда некоторые скрытые или явные предпосылки и допущения относительно и мира, и места человека в этом мире.

Я как-то уже говорил (эта тема потом мне снова понадобится, и я ее напоминаю для философии культуры), что человек может понимать такой мир, в котором человеку понятно собственное место, и что существовали издавна некоторые представления, которые как раз служили для этого. Скажем, вы знаете древнюю метафору человеческого тела, в которой мир — небо, звезды, земля, растения на земле, живые существа — предстает как части большого человеческого тела, то есть понимается по модели человеческого тела (что-то в мире уподоблено голове, что-то глазам, рукам, что-то животу или пупку, что-то ногам и так далее). Это не просто метафора, а выражение посылки вообще человеческого мышления, состоящей в том, повторяю, что мы понимаем тот мир, внутри которого мы себя можем проецировать в качестве возможного существа или объекта в этом мире.

Коротко помечу и еще одну мысль, чтобы завязать другие ассоциации, но развивать ее не буду, потому что она потом будет мне нужна для философии культуры. То, что я говорю, можно найти в популярных литературных выражениях, в современных дискуссиях вокруг некоторых тем научной фантастики, а именно о возможных контактах человека с другими цивилизациями или контактах других цивилизаций с нами, землянами. И внутри этого всегда есть тема не только о том, существуют ли вообще в принципе другие сознательные существа во Вселенной (некоторые считают, что их нет, и я лично тоже так считаю), но и другая тема. Дело не только в таком просто физическом, что ли, факте, есть они или их нет, а дело в том, что, если они есть, можем ли мы их понять и могут ли они нас понять. И здесь мы можем обсуждать эту тему, только четко выявляя как раз ту посылку, о которой я уже говорил, а именно: можем ли мы понять не просто марсиан, а мир марсиан, который может быть таким, что по своим законам он будет исключать то, что мы могли бы жить в этом мире или быть объектом внутри этого мира. Если это так, то мы, очевидно, даже если этот мир есть, в принципе его понять не можем. Это как бы некоторый горизонт нашего возможного мышления и понимания; существование такого горизонта исключает для нас любую возможность понимать или вступать в контакт с другими существами. И наоборот. Вот говорят о том, что человеческая цивилизация в действительности произошла не от людей и даже не от биологических спор, которые были занесены каким-то космическим ветром на Землю, а просто когда-то появились на Земле инопланетяне, потом исчезли, и мы — это то, что от них осталось. Здесь рассуждение можно перевернуть и сказать, что люди или существа, которые были бы устроены так, что Земля не могла бы их порождать, не могли бы понять ничего земного, и, следовательно, мы не могли бы от них произойти. Пока оставим эту тему, я к этому вернусь. Я просто привел это как пример, богатый ассоциациями, для того, чтобы вы могли для себя расшифровать слова о предпосылках нашего мышления и нашего понимания мира.

Одну из таких предпосылок я обсуждал раньше в следующем виде: я говорил о том, что для понимания отдельных событий в мире, предметов, физических или каких-либо других процессов в классической философии была выработана посылка, или допущение, некоторого абсолютного, или охватывающего весь мир, сознания, некоего сверхмощного наблюдателя, на который, как на крючок, навешивались все возможные акты человеческого мышления о мире. Я приводил пример, что определенные нормы нашей морали, нашего мышления основываются на некотором абсолюте, то есть на допущении некоторого сверхмощного наблюдателя — интеллекта, который может совершить бесконечное число актов мышления или обозрения мира. Я рассказывал о том, что этот крючок (и теперь я напомню слова, которыми я его обозначал) — это «твердое небо сущностей», твердое небо некоторых идеальных, вечно пребывающих предметов, называемых сущностями, и, поскольку они есть, возможны некоторые невечные предметы, а именно человеческие нормы, через которые просвечивает вечность. И поэтому у морали, у человеческого бытия есть некоторое твердое основание; наличие этого твердого основания опосредовано обращением к некоторому допущению, к некоторой посылке, а именно что есть бесконечное, вечное существование, опосредуясь которым или окунувшись в которое, омыв себя в котором человек выходит, имея в руках некоторые твердые основания своего бытия. На этом могут быть основаны какие-то нормы, человеческие связи, возможны какие-то суждения о том, что хорошо, что плохо, и в том числе суждения о том, что истинно, а что не истинно. Но эта посылка в силу разных вещей, о которых я рассказывал, распалась.

В разрезе этого распадения я ввожу тему конечности человека, то есть тему острого сознания в ХХ веке того, что нет твердого неба сущностей, что человеческая жизнь и бытие вообще строятся иначе и что существен факт (и его нужно до конца продумать), состоящий в том, что человек есть не божественное, а конечное существо. Например, он не может совершить в одно мгновение бесконечное число шагов, или актов, мышления; как давно знали философы, он совершает конечное число шагов в конечное заданное время. Следовательно, ограничение человеческого бытия и мышления — это прежде всего время. Тему конечности мы еще увидим — и с совсем неожиданной и другой стороны — в психоанализе. Это, как ни странно, глубокая философская новизна и глубокое философское содержание, скрытое в психоанализе, который сам по себе не является философией и в этом смысле не должен был бы нас интересовать, поскольку мы беседуем о философии. Но о психоанализе придется говорить не только потому, что он наложил очень сильную печать на все мышление и культуру ХХ века, но еще и потому, что эту печать он наложил, содержа в себе весьма интересные скрытые философские посылки и некоторое скрытое философское содержание, которое, повторяю, самим Фрейдом не развивалось в качестве философии, потому что он этим не занимался (он занимался специальной областью исследования человеческой психики).