Мераб Мамардашвили - Лекции по античной философии

Он теперь уже называет диалектикой ту дисциплину, или область, где обсуждаются недоказуемые начала науки как таковой [104]*. Может быть, это обсуждение не приводит ни к каким результатам, говорит Аристотель, может быть, спор (а диалектика есть спор, столкновение разных последствий, выводимых из некоего постулата или допущения) до конца неразрешим. Хотя речь идет об апориях так называемой первой философии и началах всех наук (та часть философии, которая занимается началами всех наук, называется первофилософией [105]*), об этих началах могут быть противоположные и вместе с тем правдоподобные мнения. Какое из них предпочесть? Апеллировать снова к опыту мы не можем, потому что они (начала) вводятся уже на определенном уровне, отличающемся от уровня, на котором можно апеллировать, ссылаясь на какие-то факты опыта и доказательства, возможно лишь диалогическое их обсуждение по следствиям, из них вытекающим. Дальше Аристотель говорит о полезности и прочее, а я веду дело к следующему интересному пункту.

Начала всех наук должны разбираться в каждом отдельном случае, обсуждение этих начал более конкретно и эмпирично, чем обсуждение начал какой-либо отдельной науки, где начала берутся в качестве аксиом: здесь нужно брать какой-то отдельный пример и на каждом отдельном примере обсуждать следствие, вытекающее из тех или иных правдоподобных начал, которые находятся одно с другим в диалогическом отношении. Хотя, говорит Аристотель, доказать тут ничего нельзя, но диалектика тем не менее прокладывает путь к началам всех учений. В каком смысле? Хотя диалогическое обсуждение кончается часто безрезультатно, но только оно может возвысить нас до того рода познания, которому, и только которому, открыты высшие истины. Такого рода познание есть ум, умозрение, или «нус» [106]*, как раньше его называли (во «Второй Аналитике» Аристотель так говорит), то есть это не интеллект в смысле формально, или логически, устроенного мышления, а именно ум. Мысль Аристотеля состоит в том, что нечто относится к тому, что называется умом и что не есть логическое мышление (не противоположно логическому мышлению, а не совпадает с тем, что мы описываем в качестве логического мышления — доказательства, логические связи, силлогистика и прочее). А есть еще «ум» — это может возникать и существовать только как состояние, в которое нас ввела, или ввергла, диалектика.

Таким образом Аристотель фактически возобновляет древний смысл диалектики (к сожалению, потом потерянный) как индукции или акушерства состояний, в которых мы видим истину. Сама истина не может быть получена как конечное звено вывода или доказательств, она лишь может быть (как еще Сократ понимал и Платон практиковал) в определенном смысле индуцирована (но не в смысле логической индукции типа вывода), навеяна. Нужно так заморочить человеку голову, чтобы он просто от отчаяния сам перескочил в истину. Уж так его замотать… Как, собственно говоря, и поступал Сократ со своими собеседниками, так и эдак их мотал и в итоге наводил, акушерствовал [107]*.

Высшие истины открыты уму, а не мышлению, и только ум схватывает непосредственное начало. Мышлением схватывается все остальное: выводы, доказательства, рассуждения, а вот непосредственные начала схватываются умом. Почему они схватываются умом? Аристотель говорит: это возможно только благодаря тому, что сам ум и есть начало науки, или единица науки, сам ум есть изначальная истина, ибо ум и его предмет — одно и то же.

Вернемся к двоице как минимальному в абсолютном смысле числу и к идее, что порядок происходит только из порядка. Тот порядок, который возникает только из порядка, и есть область ума, потому что ум, который будет на второй ступени (порядок из порядка), то понимание, которое будет в описании некоего упорядоченного явления, движения и так далее, и есть то, что было в начале, то есть тот пред-порядок, из которого только этот порядок и может возникнуть. Мы потому и понимаем на втором шаге, что ум первого шага и есть начало данного понимания, или данного мышления, и в этом смысле сам ум есть изначальная истина, ибо ум и его предмет есть одно и то же.

Вспомним Парменида и то, в каком смысле бытие тождественно тому, что мыслью узнается в качестве бытия, или мысль тождественна тому, что ею узнается в качестве бытия, — несколько разных формул одного и того же. Теперь мы можем завязать это на начальную форму парадокса. Когда мы говорим (и в чем состояла собственно апория, та апория, о которой в ее современной форме я рассказывал в связи с Нильсом Бором, о парадоксе датского студиозо, студента), что мы движемся к мысли, к истине, но, чтобы двигаться, нужно знать направление, а это предполагает пред-знание конечной точки, а раз так, значит, мы не можем двигаться, здесь есть одна очень простая деталь: антиномия, или апория, получается в силу того, что термин «мышление» употребляется в двух смыслах слова, не покрывающих друг друга.

В одном смысле слова термин «мышление» означает логические связи мышления (например, выводы индуктивного умозаключения), и оно же называется мышлением в смысле ума, то есть способности узнавания истинных содержаний мышления, которые являются дополнительными по отношению к описанию мышления как системы логических связей или знаковых структур и не входят в него, а есть всегда дополнительный или сопровождающий акт. Тот ум, о котором говорит Аристотель, где ум и предмет — одно и то же, то есть мышление и бытие совпадают, есть реальность, объемлющая по отношению к объективной действительности внутри нее, так как под объективной действительностью подразумевается то, что мы можем утверждать о предметах, объективировав содержание наших представлений, то есть отделив себя от содержания наших представлений и сказав: это происходит в мире в виде объектов и их связей. Вот что такое объективная действительность. А ум мы не можем объективировать. Чтобы понять нечто возникшее, мы должны предположить, что все свершилось. Это парадоксально.

Повторяю, мы понимаем нечто возникшее, случившееся, но, чтобы понять его в качестве возникшего и случившегося, так чтобы о нем можно было со смыслом говорить, мы должны предположить, что в определенном разрезе, а именно в разрезе ума, или бытия, тождественного мышлению, все свершилось просто потому, что реальность этой связи объемлющая, так же как воздух нас объемлет, а мы не объемлем воздух, мы внутри него, внутри этого эфира, или внутри этой стихии. И Аристотель как бы предполагает или считает (хотя это текстуально не написано), что, собственно говоря, поэтому куда-нибудь и можно приходить, что, начав в точке A , можно оказаться в точке B . Иносказанием этой мысли у Аристотеля (академическим, догматическим иносказанием) является его же собственное изложение идеи вечного двигателя, ума, который в божественных небесах, но он описывается именно как ум, а не как логическое мышление, не как познающее мышление, то есть описывается в онтологических терминах. Значит, тот порядок, который есть абстракция порядка, обладает, тем самым, свойством жизни в качестве порядка в определенном измерении, — измерении актуалий, измерении завершенности и полноты бытия. И если это есть, тогда в этом мире мы можем нечто понимать.