Георг Гегель - Наука логики. Том II. Субъективная логика. (Материалистически структурирован)

Поэтому является соответственным и потребностью пользоваться для обозначения определений суждения этими названиями — « субъект » и « предикат ». В качестве названий они представляют собой нечто неопределенное, которому еще только предстоит получить свое определение, и поэтому они суть не более, как названия. Сами определения понятия не могут быть употреблены для обозначения этих двух сторон суждения отчасти по этой причине, но отчасти и еще больше потому, что по своей природе определения понятия явно не представляют собой чего–то абстрактного и неподвижного, а имеют свое противоположное определение внутри себя и полагают его в себе же самих; так как стороны суждения сами суть понятия и, следовательно, тотальность своих определений, то они должны пройти и показать на себе самих (в абстрактной ли или конкретной форме) все эти определения. А для того чтобы при таком изменении их определения можно было все же фиксировать стороны суждения в общем виде, пригоднее всего названия, остающиеся в этом изменении равными себе. — Но название противостоит сути или понятию; это различение имеет место в самом суждении как таковом. Так как субъект выражает собой вообще определенное и потому преимущественно непосредственно сущее , а предикат выражает собой всеобщее , сущность или понятие, то субъект как таковой есть вначале лишь некоторого рода название ; ибо то , что он есть , выражает лишь предикат, содержащий в себе бытие в смысле понятия. «Что есть это» или «какое это есть растение?» и т. д. Под бытием , о котором здесь спрашивают, часто понимают лишь название , и, узнав последнее, чувствуют себя удовлетворенными и уже знают, что такое есть эта вещь. Это — бытие в смысле субъекта. Но понятие (249), или, по крайней мере, сущность и всеобщее вообще дается лишь предикатом, и об этом мы и спрашиваем, если ставим вопрос в смысле суждения. — Бог , дух , природа , или что бы там ни было, взятые как субъект некоторого суждения, суть поэтому пока что только названия; что есть такого рода субъект согласно понятию, — на это отвечает лишь предикат. Если ищут, какой предикат присущ такому субъекту, то в основании обсуждения этого вопроса должно было бы уже лежать некоторое понятие ; но это последнее впервые высказывается лишь самим предикатом. Предполагаемое значение субъекта есть поэтому, собственно говоря, лишь голое представление , и последнее приводит к номинальному объяснению, причем то, что разумеют или не разумеют под тем или иным названием, является чем–то случайным и представляет собой исторический факт. Столь многочисленные споры о том, присущ ли данному субъекту или не присущ тот или иной предикат, являются потому не более, чем спорами о словах, что они исходят из указанной формы; лежащее в основании (subjectum, ύποκείμενον) есть пока что не более, чем название.

Теперь нам нужно рассмотреть ближе, как, во–вторых , определено соотношение субъекта и предиката в суждении и как именно в силу этого определены ближайшим образом и они сами. Суждение имеет вообще своими сторонами тотальности, которые вначале выступают как существенным образом самостоятельные. Единство понятия есть поэтому пока что лишь некоторое соотношение самостоятельных, есть не конкретное , возвратившееся из этой реальности в себя, наполненное единство, а такое единство, вне которого они пребывают как не снятые в нем крайние термины . — Рассмотрение суждения может иметь своим исходным пунктом либо первоначальное единство понятия, либо самостоятельность крайних терминов. Суждение есть расщепление понятия самим собой; это единство есть поэтому то основание, исходя из которого мы рассматриваем суждение согласно его истинной объективности . Суждение есть постольку первоначальное разделение (Teilung) первоначально единого. Слово «Urteil» (суждение) указывает, следовательно, на то, что суждение есть в себе и для себя. Но что понятие выступает в суждении как явление, поскольку его моменты достигли в суждении самостоятельности, — за эту внешнюю сторону больше держится представление .

Согласно этому субъективному способу рассмотрения субъект и предикат рассматриваются каждый как нечто, находящееся вне другого и само по себе готовое: субъект — как предмет, который существовал бы также и в том случае, если бы он не обладал данным предикатом, и предикат — как некоторое всеобщее определение, которое существовало бы и в том случае, если бы оно не было присуще этому субъекту. С актом суждения связано согласно этому размышление о том, можно ли и должно ли приписывать тот или иной предикат, находящийся в голове , предмету, который имеет бытие вне ее, сам по себе; сам акт суждения состоит в том, что лишь им некоторый предикат приводится в связь с субъектом, так что, если бы эта связь не получила места, то как субъект, так и предикат дались бы, каждый сам по себе, тем, что они суть: первый — существующим предметом, а второй — представлением в голове. Но предикат, приписываемый субъекту, должен быть также и присущ ему, т. е. должен быть сам по себе тождественен с ним. Этим значением « приписывания » субъективный смысл акта суждения и безразличное внешнее пребывание субъекта и предиката снова упраздняются; «это действие есть хорошее»; связка «есть» указывает на то, что предикат принадлежит к бытию субъекта, а не приводится лишь во внешнюю связь с ним. В грамматическом смысле указанное субъективное отношение, при котором исходным пунктом служит безразличная, внешняя связь субъекта и предиката, имеет полную силу; ибо здесь внешним образом приводятся в связь не что иное, как слова . — По этому поводу можно также заметить, что хотя предложение и имеет субъект и предикат в грамматическом смысле, это еще не значит, что оно обязательно есть суждение . Для суждения требуется, чтобы предикат относился к субъекту по типу отношения определений понятия, следовательно, как некоторое всеобщее к некоторому особенному или единичному. Если то, что высказывается о единичном субъекте, само есть лишь нечто единичное, то это — простое предложение. Например, «Аристотель умер на 73‑м году своей жизни (249), в 4‑м году 115‑й Олимпиады» — есть простое предложение, а не суждение. В нем было бы нечто от суждения только в том случае, если бы одно из обстоятельств — время ли смерти или возраст этого философа — подвергалось сомнению, но по какому–либо основанию отстаивались бы приведенные цифры. Ибо в таком случае их брали бы как нечто всеобщее, как существующее и без сказанного определенного содержания — смерти Аристотеля, наполненное другим содержанием или же пустое время. Подобным же образом известие — «мой друг N умер» есть предложение; оно было бы суждением лишь в том случае, если бы вопрос шел о том, действительно ли он умер или же здесь имеется лишь кажущаяся смерть.