Артур Шопенгауэр - Краткий курс истории философии

Главная тенденция кантовской философии состоит в разъяснении совершенной разнородности реального и идеального – путь к этому был уже проложен Локком. Не составляет труда сказать: идеальное – это являющийся в пространстве наглядный образ со всеми восприемлемыми в нем свойствами; реальное же – это сама вещь в себе и для себя независимо от ее представляемости в голове другого или в ее собственной. Но трудно провести границу между тем и другим, а в этом-то и вся задача. Локк показал, что все находящееся в этом образе – цвет, звук, гладкость, шероховатость, твердость, мягкость, холод, теплота и т. д. (вторичные свойства) – лишь идеально , т. е. не принадлежит самой вещи в себе потому именно, что здесь дано нам не бытие и существо вещи, а только действие ее, притом очень односторонне выраженное: действие на вполне специфически определенную восприимчивость наших пяти органов чувств, в силу которой, например, звук не действует на глаз, свет – на ухо. Более того: действие тел на органы чувств состоит просто в том, что оно приводит их к свойственной каждому из них особой деятельности, – на манер того, как, потянув нитку, я заставляю играть куранты. В качестве же реального, присущего вещи самой в себе, Локк еще сохранил протяжение, форму, непроницаемость, движение или покой и число – свойства, которые он и назвал поэтому первичными. Кант , со своей стороны, с непревзойденной рассудительностью показал впоследствии, что и эти свойства не принадлежат чисто объективной сущности вещей, или самой вещи в себе, т. е. не могут быть абсолютно реальными , ибо они обусловлены пространством, временем и причинностью, а эти последние, и притом во всей своей закономерности и природе, даны и точно известны нам до всякого опыта; поэтому они должны существовать в нас преформированными, как и специфический способ восприимчивости и деятельности каждого из наших чувств. Согласно тому я прямо высказал, что эти формы составляют долю, принадлежащую в созерцании мозгу , между тем как специфические чувственные ощущения – долю соответствующих органов чувств [76] Подобно тому как зеленый, красный и голубой цвета порождаются нашим глазом, так время, пространство и причинность, объективированной абстракцией которой является материя, порождаются нашим мозгом. Мое созерцание какого-нибудь тела в пространстве – это продукт моей чувственной и мозговой функции вместе. – Примеч. автора. . Следовательно, уже, по Канту, чисто объективная, от нашего представления и его аппарата не зависимая сущность вещей, называемая им вещью в себе, т. е. подлинно реальное, в противоположность идеальному, есть нечто совершенно отличное от наглядно являющегося нам образа, нечто такое, чему даже ввиду его независимости от пространства и времени нельзя, собственно, приписывать ни протяжения, ни пребывания, хотя оно сообщает силу бытия всему тому, что обладает протяжением и пребыванием. И Спиноза в общем постиг это, как можно видеть из «Этики», ч. II, теор. 16 со 2-м королл. (а также теор. 18, схол.).

«Номинализм ведет собственно к материализму: ибо по устранении всех свойств в конце концов остается лишь материя»

У Локка реальное в противоположность идеальному есть, в сущности, материя, хотя и лишенная всех тех свойств, которые он отбрасывает как вторичные, т. е. как обусловленные нашими органами чувств, но все же нечто в себе и для себя существующее как протяженное и т. д., чему представление в нас служит простым отражением, или снимком. При этом я напомню то, что выяснено мною в трактате «О четверояком корне» (2-е изд., с. 77) и менее подробно – в «Мире как воле и представлении» (т. 1, с. 9 и т. 2, с. 48; 3-е изд., т. 1, с. 10 и т. 2, с. 52), а именно – что сущность материи заключается исключительно в ее действенности , что, следовательно, это – сплошная причинность и что так как мыслимая как таковая она теряет всякое отдельное качество, т. е. всякий специфический род действования, то она – действие вообще, или чистая, всех ближайших определений лишенная причинность, причинность in abstracto; для более основательного понимания этого прошу обратиться к указанным местам. Но и Кант уже учил, хотя лишь я дал этому правильное доказательство, что всякая причинность – это лишь форма нашего рассудка, т. е. существует только для рассудка и в рассудке. Отсюда мы видим теперь, что предполагаемое реальное Локка , материя, таким путем всецело переходит в идеальное и, следовательно, в субъект, т. е. существует единственно в представлении и для представления. Уже Кант , конечно, своей точкой зрения отнял у реального, или у вещи в себе, материальность: но зато у него оно и осталось только в качестве совершенно неизвестного х . Я же, в конце концов, как на истинно реальное , или вещь в себе, которая одна только обладает действительным, от представления и его форм не зависимым бытием, указал на волю в нас, тогда как до тех пор ее необдуманно причисляли к идеальному . Из этого видно, что Локк, Кант и я находимся в тесной связи, представляя на протяжении почти двух столетий постепенное развитие связного и даже единого процесса мысли. В качестве связующего звена в этой цепи надо считать еще также Давида Юма , хотя, собственно, только по отношению к закону причинности . Что касается этого автора и его значения, то я скажу еще следующее.

Локк , как и идущий по его стопам Кондильяк со своими учениками, доказывает и приходит к выводу, что возникающему в органе чувств ощущению должна соответствовать его причина вне нашего тела, и потом, что различиям такого эффекта (чувственного ощущения) соответствуют также различия причин, каковы бы они в конце концов ни были; отсюда затем вытекает упомянутое выше различие между первичными и вторичными свойствами. На этом они и останавливаются, так что теперь перед нами оказывается объективный мир в пространстве, мир чистых вещей в себе, которые, хотя лишены цвета, запаха, звука, ни теплы, ни холодны и т. д., однако протяженны, имеют форму, непроницаемы, подвижны и исчислимы. Но самую аксиому, в силу которой совершился такой переход от внутреннего к внешнему, а с ним и все это отвлечение и установление вещей в себе, т. е. закон причинности , они, подобно всем прежним философам, приняли как разумеющийся сам собою, без всякого испытания его состоятельности. Сюда и направил Юм свою скептическую атаку, подвергнув сомнению состоятельность этого закона, потому что опыт, из которого, согласно этой философии, берут начало все наши познания, никогда не может дать самой причинной связи, а всегда дает только простую смену состояний во времени, т. е. никогда не может обнаружить необходимую связь, а обнаруживает только простое следование, которое, именно как таковое, всегда выступает лишь как случайное и никогда не выступает как необходимое. Этот уже здравому рассудку противоречащий, однако нелегко опровержимый аргумент и побудил Канта заняться вопросом о происхождении понятия причинности, причем он и нашел, что понятие это заложено в основной и прирожденной форме нашего рассудка, т. е. в субъекте, а не в объекте, так как оно не могло быть привнесено в нас лишь извне. А через это весь объективный мир Локка и Кондильяка снова был введен в субъект, ибо Кант показал субъективное происхождение руководящей нити к нему. Именно, как субъективно чувственное ощущение, так субъективен, значит, и закон, по которому оно понимается как действие некоторой причины, каковая причина между тем есть единственное, что созерцается в качестве объективного мира: ибо ведь субъект принимает вне находящийся объект исключительно вследствие особенностей своего интеллекта, предполагающего для всякого изменения какую-либо причину, т. е., собственно, лишь проецирует его из себя наружу, в готовое для этой цели пространство, которое само точно так же является продуктом его собственной и изначальной природы, совершенно как и специфическое ощущение в органах чувств, служащее толчком для всего этого процесса. Объективный мир вещей в себе Локка был, таким образом, превращен Кантом в мир простых явлений в нашем познавательном аппарате, – и тем полнее, что как для пространства, в котором они выступают, так и для времени, в котором они проистекают, Кант указал бесспорно субъективное происхождение.